Политическое злоупотребление психиатрией в Советском Союзе - Political abuse of psychiatry in the Soviet Union

Психиатрия в России и СССР
Центральный научно-исследовательский институт судебной психиатрии им. Сербского, также кратко называвшийся Институт Сербского (часть его здания в Москва )

Были систематические политическое злоупотребление психиатрией в Советский союз,[1] на основе интерпретации политической оппозиции или инакомыслия как психиатрической проблемы.[2] Это называлось «психопатологическими механизмами» инакомыслия.[3]

Во время руководства Генеральный секретарь Леонид Брежнев психиатрия использовалась для выведения из строя и устранения из общества политических оппонентов («диссидентов»), открыто выражавших убеждения, противоречащие официальной догме.[4][5] Термин «философское опьянение», например, широко применялся к психическим расстройствам, диагностированным, когда люди не соглашались с коммунистическими лидерами страны и, ссылаясь на труды отцов-основателей марксизма-ленинизма:Карл Маркс, Фридрих Энгельс, и Владимир Ленин - сделали их объектом критики.[6]

Статья 58. -10 сталинского Уголовного кодекса »,Антисоветская агитация ", был в значительной степени сохранен в новом Уголовном кодексе РСФСР 1958 г. как СТАТЬЯ 70 «Антисоветская агитация и пропаганда». В 1967 году в Уголовный кодекс РСФСР был добавлен более слабый закон - статья 190-1 «Распространение заведомо ложных измышлений, порочащих советскую политическую и социальную систему». Эти законы часто применялись вместе с системой диагностики психических заболеваний, разработанной академиком. Андрей Снежневский. Вместе они установили рамки, в которых нестандартные убеждения можно было легко квалифицировать как уголовное преступление и впоследствии стать основанием для психиатрического диагноза.[7]

Применение диагноза

«Антисоветское» политическое поведение некоторых людей - откровенное выступление против властей, демонстрация за реформы и написание критических книг - одновременно определялось как преступные действия (например, нарушение статей 70 или 190-1), симптомы психического заболевания (например, «заблуждение реформизма») и подверженность готовому диагнозу (например, «вялотекущая шизофрения ").[8] В рамках диагностической категории симптомы пессимизма, плохой социальной адаптации и конфликта с властями сами по себе были достаточными для формального диагноза «вялотекущая шизофрения».[9]

Психиатрическое заключение некоторых людей было вызвано их попытками эмигрировать, распространять или владеть запрещенными документами или книгами, участвовать в протестах и ​​демонстрациях за гражданские права и участвовать в запрещенной религиозной деятельности.[10] В соответствии с доктриной государственный атеизм, религиозные убеждения заключенных, в том числе хорошо образованных бывших атеистов, которые стали приверженцами религиозной веры, рассматривались как форма психического заболевания, требующая лечения.[11][12] В КГБ регулярно отправляли инакомыслящих к психиатрам для постановки диагноза, чтобы избежать неудобств для публики и дискредитировать инакомыслие как результат недоброжелательности.[13] Высоко засекреченные правительственные документы, которые стали доступны после распад Советского Союза подтверждают, что власти сознательно использовали психиатрию как инструмент для подавления инакомыслия.[14]

Согласно «Комментарии» к постсоветскому Закон Российской Федерации о психиатрической помощилица, принудительно проходившие лечение в советских психиатрических лечебных учреждениях, имели право на реабилитацию в установленном порядке и могли требовать компенсации. В Российская Федерация признал, что до 1991 г. психиатрия использовалась в политических целях, и взял на себя ответственность за жертв «политической психиатрии».[15]

В политическое злоупотребление психиатрией в России тем не менее продолжается, поскольку падение Советского Союза[16] и правозащитники могут по-прежнему сталкиваться с угрозой психиатрического диагноза за свою законную гражданскую и политическую деятельность.[17]

Фон

Определения

Политическое злоупотребление психиатрией - это неправильное использование психиатрической диагностики, содержания под стражей и лечения в целях нарушения основных прав человека определенных групп и отдельных лиц в обществе.[18] Это влечет за собой оправдание и помещение граждан в психиатрические учреждения на основании политических критериев, а не критериев психического здоровья.[19] Многие авторы, в том числе психиатры, также используют термин «советская политическая психиатрия».[20] или «карательная психиатрия» применительно к этому явлению.[21]

В его книге Карательная медицина (1979) Александр Подрабинек определила термин «карательная медицина», которая отождествляется с «карательной психиатрией», как «инструмент борьбы с диссидентами, которые не могут быть наказаны юридическими средствами».[22] Карательная психиатрия не является ни отдельным предметом, ни психиатрической специальностью, это скорее чрезвычайная ситуация, возникающая во многих прикладных науках в тоталитарных странах, где представители профессии могут чувствовать себя вынужденными служить диктату власти.[23] Психиатрическое заключение здравомыслящих людей всегда считается особенно пагубной формой репрессий.[24] а советская карательная психиатрия была одним из ключевых орудий как незаконных, так и законных репрессий.[25]

В качестве Владимир Буковский и Семен Глузман написали в их совместном Пособие по психиатрии для несогласных«Советское использование психиатрии в качестве карательного средства основано на преднамеренной интерпретации инакомыслия ... как психиатрической проблемы».[26]

Врожденная способность к насилию

Диагноз психического заболевания может дать государственную лицензию на задержание лиц против их воли и настаивать на лечении как в интересах задержанного, так и в более широких интересах общества.[27] Кроме того, получение психиатрического диагноза само по себе может расцениваться как угнетение.[28] В монолитном государстве психиатрия может использоваться, чтобы обойти стандартные юридические процедуры установления вины или невиновности и позволить политическое заключение без обычной ненависти, связанной с такими политическими процессами.[27]

Сообщалось, что в период с 1960-х по 1986 год злоупотребление психиатрией в политических целях было систематическим в Советском Союзе и эпизодическим в других странах Восточной Европы, таких как Румыния, Венгрия, Чехословакия, и Югославия.[29] Практика помещения политических диссидентов в психиатрические больницы в Восточной Европе и бывшем СССР подорвала доверие к психиатрической практике в этих странах и вызвала резкое осуждение со стороны международного сообщества.[30] Психиатры были причастны к нарушениям прав человека в разных странах мира, когда определение психического заболевания было расширено и включило политическое неповиновение.[31] Как давно утверждали ученые, правительственные и медицинские учреждения иногда классифицируют угрозы властям в периоды политических волнений и нестабильности как форму психических заболеваний.[32] Во многих странах политические заключенные до сих пор иногда содержатся в психиатрических больницах и подвергаются жестокому обращению.[33]

В Советском Союзе диссиденты часто помещались в психиатрические отделения, обычно называемые психушки.[34] Психушка это русский ироническое уменьшительное от «психиатрической больницы».[35] Один из первых штрафных психушки была психиатрическая тюремная больница в г. Казань.[36] В 1939 году он был передан в управление НКВД (тайная полиция и предшественник КГБ ) по приказу Лаврентий Берия, глава НКВД.[37] Международный правозащитники Такие как Вальтер Райх давно записали методы, с помощью которых советские психиатры Психушка больницы диагностированы шизофрения в политических инакомыслящих.[32] Западные ученые не исследовали ни один аспект советской психиатрии так тщательно, как ее участие в социальном контроле над политическими диссидентами.[38]

При Сталине, Хрущеве и Брежневе

Еще в 1948 году этой областью медицины заинтересовались советские спецслужбы.[39] Один из тех, кто несет полную ответственность за Советская тайная полиция, довоенный генеральный прокурор и государственный обвинитель, заместитель министра иностранных дел Андрей Вышинский, был первым, кто приказал использовать психиатрию как инструмент репрессий.[40] Русский психиатр Петр Ганнушкин также считал, что в классовом обществе, особенно во время жесточайшей классовой борьбы, психиатрия неспособна не быть репрессивной.[41] Система политического злоупотребления психиатрией была разработана в конце Иосиф Сталин Русский режим.[42]

Однако карательная психиатрия не была просто наследием сталинской эпохи. Александр Эткинд. В ГУЛАГ, или Главное управление исправительно-трудовых лагерей, было эффективным инструментом политических репрессий. Не было настоятельной необходимости разработать альтернативный и более дорогой психиатрический заменитель.[43] Злоупотребление психиатрией было естественным продуктом поздней советской эпохи.[43] С середины 1970-х до 1990-х годов структура службы охраны психического здоровья СССР соответствовала двойным стандартам в обществе, будучи представлена ​​двумя отдельными системами, которые по большей части мирно сосуществовали, несмотря на периодические конфликты между ними:

  1. первая система была карательной психиатрией. Она непосредственно обслуживала власть и власть имущих и возглавлялась Московский институт судебной психиатрии назван в честь Владимир Сербский;
  2. Вторая система состояла из элитных психотерапевтических клиник. Его возглавил Ленинградский психоневрологический институт назван в память о Владимир Бехтерев.[43]

Сотни больниц в провинции объединили элементы обеих систем.[43]

Если тогда кто-то был психически болен, его отправляли в психиатрические больницы и держали там до смерти.[44] Если его психическое здоровье было нестабильным, но он не болел постоянно, он и его характеристика [свидетельство работодателей, партии и других советских учреждений] были отправлены в трудовой лагерь или на расстрел.[44] Когда намеки на социалистическая законность начали производиться, таких людей решено было привлечь к ответственности.[44] Вскоре стало очевидно, что предание суду людей, выступавших с антисоветскими речами, только усугубило положение режима. Такие лица больше не рассматривались в суде. Вместо этого они прошли психиатрическое обследование и были признаны невменяемыми.[44]

Совместное заседание, октябрь 1951 г.

В 1950-х годах советские психиатры превратились в медицинское учреждение ГУЛАГа.[45] Предшественник более поздних злоупотреблений в психиатрии в Советском Союзе, «Совместное заседание» Академия медицинских наук СССР и Правления Всесоюзной ассоциации неврологов и психиатров проходило с 10 по 15 октября 1951 года. Мероприятие было посвящено, предположительно, великому русскому физиологу. Иван Павлов и утверждал, что несколько ведущих нейробиологов и психиатров СССР того времени (в том числе Груня Сухарева, Василий Гиляровский, Раиса Голант, Александр Шмарян, и Михаил Гуревич ) были виновны в том, что практиковали «антипавловскую, антимарксистскую, идеалистическую [и] реакционную» науку, и это наносило ущерб советской психиатрии.[46]

Во время совместной сессии эти выдающиеся психиатры, движимые страхом, были вынуждены публично признать, что их научная позиция ошибочна, и они также должны были пообещать следовать «павловским» доктринам.[46] Этих публичных заявлений о повиновении оказалось недостаточно. В заключительной речи Снежневский, ведущий автор политического доклада Сессии, заявил, что обвиняемые психиатры «не разоружились и продолжают оставаться на старых антипавловских позициях», тем самым нанося «серьезный ущерб советским психиатрическим исследованиям и практике». Вице-президент Академии медицинских наук СССР обвинил их в «прилежном поклонении грязному источнику американской лженауки».[47] Те, кто озвучили эти обвинения на Совместном заседании - среди них Ирина Стрельчук, Василий Банщиков, Олег Кербиков, и Снежневский - отличались карьеристскими амбициями и страхом за собственное положение.[46] Неудивительно, что многие из них были продвинуты и назначены на руководящие должности вскоре после заседания.[46]

Совместное заседание также оказало негативное влияние на нескольких ведущих советских академических нейробиологов, таких как Петр Анохин, Алексей Сперанский, Лина Стерн, Иван Бериташвили, и Леон Орбели. Их заклеймили как антипавловцев, антиматериалистов и реакционеров, а затем сняли с занимаемых должностей.[46] Помимо потери своих лабораторий, некоторые из этих ученых подверглись пыткам в тюрьме.[46] Московская, Ленинградская, Украинская, Грузинская и Армянская школы нейробиологии и нейрофизиологии на какое-то время пострадали из-за этой потери персонала.[46] Совместное заседание на долгие годы опустошило продуктивные исследования в области нейробиологии и психиатрии.[46] Лженаука взяла под свой контроль.[46]

По итогам предыдущего совместного заседания Академия Наук СССР и Академии медицинских наук СССР (28 июня - 4 июля 1950 г.) и 10-15 октября 1951 г. на совместном заседании Президиума АМН и Правления Всесоюзного общества невропатологов и психиатров школа Снежневского была учитывая ведущую роль.[48] Решение 1950 г. предоставить монополию на психиатрию павловской школе Снежневского было одним из решающих факторов подъема политической психиатрии.[49] Советские врачи по инициативе Снежневского разработали «Павловскую теорию шизофрении» и все чаще применяли эту диагностическую категорию к политическим диссидентам.[50]

«Вялотекущая шизофрения»

"Заключение свободомыслящих здоровых людей в сумасшедшие дома - это духовное убийство, это разновидность газовой камеры, даже более жестокая; пытки убиваемых людей более злонамеренны и более продолжительны. Подобно газовым камерам, эти преступления никогда не будут будут забыты, и те, кто причастен к ним, будут осуждены на все время в течение их жизни и после их смерти ».[51] (Александр Солженицын )

Психиатрические диагнозы, такие как диагноз "вялотекущая шизофрения «Политические диссиденты в СССР использовались в политических целях.[52] Именно диагноз «вялотекущая шизофрения» чаще всего использовался в делах диссидентов.[53] Вялотекущая шизофрения как одна из новых диагностических категорий была создана, чтобы облегчить подавление диссидентов, и стала причиной самообмана психиатров, чтобы успокоить их совесть, когда врачи действовали как инструмент угнетения во имя политической системы.[54] Согласно Глобальная инициатива по психиатрии исполнительный директор Роберт ван Форен Политическое злоупотребление психиатрией в СССР возникло из представления о том, что люди, выступавшие против советского режима, были психически больными, поскольку не было другого логического объяснения, почему кто-то будет выступать против социально-политической системы, считающейся лучшей в мире.[55] Диагноз «вялотекущая шизофрения» - давняя концепция, получившая дальнейшее развитие в Московской школе психиатрии и, в частности, ее руководителем Снежневским, предоставила очень удобную основу для объяснения такого поведения.[55]

По мнению ученых, психиатры, сыгравшие основную роль в разработке этой диагностической концепции, следовали директивам Коммунистическая партия и советские спецслужбы, или КГБ, и были хорошо осведомлены о политических целях, для которых это будет использовано. Тем не менее, для многих советских психиатров «вялотекущая шизофрения» казалась логическим объяснением, применимым к поведению критиков режима, которые в своей оппозиции, казалось, были готовы поставить под угрозу свое счастье, семью и карьеру ради реформистских убеждений или идеалов, которые так явно расходился с преобладающей социальной и политической ортодоксией.[55]

Снежневский, крупнейший теоретик советской психиатрии, директор Института психиатрии АМН СССР, написал роман. классификация психических расстройств постулирование оригинального набора диагностических критериев.[9] Тщательно составленное описание вялой шизофрении установило, что психотические симптомы не являются существенными для диагностики, но симптомы психопатия, ипохондрия, обезличивание или же беспокойство были центральными в нем.[9] Симптомы, относящиеся к «отрицательной оси», включены пессимизм, бедные социальная адаптация, и конфликт с властями, и сами по себе были достаточными для формального диагноза «вялотекущая шизофрения со скудными симптомами».[9] По словам Снежневского, пациенты с вялой шизофренией могут выглядеть как квази-нормальные, но при этом проявлять минимальные, но клинически значимые изменения личности, которые могут остаться незамеченными для неподготовленного глаза.[9] Таким образом, пациентов с непсихотическими психическими расстройствами или даже людей, не страдающих психическими заболеваниями, можно было легко отнести к диагнозу вялой шизофрении.[9] Вместе с паранойя, вялотекущая шизофрения была диагнозом, наиболее часто используемым для психиатрического заключения несогласных.[9] Согласно теориям Снежневского и его коллег, шизофрения была гораздо более распространенной, чем считалось ранее, поскольку болезнь могла проявляться сравнительно небольшими симптомами и прогрессировать только после этого.[55] Как следствие, шизофрения диагностировалась в Москве гораздо чаще, чем в городах других стран, поскольку Пилотное исследование шизофрении Всемирной организации здравоохранения сообщалось в 1973 году.[55] Городом с самой высокой в ​​мире распространенностью шизофрении была Москва.[56] В частности, масштабы расширились из-за вялой шизофрении, потому что, по мнению Снежневского и его коллег, пациенты с этим диагнозом могли функционировать почти нормально в социальном смысле.[55] Их симптомы могли быть похожи на симптомы невроза или принимать параноидальный характер.[55] Пациенты с параноидальными симптомами сохраняли некоторое представление о своем состоянии, но переоценивали свое значение и могли проявлять грандиозные идеи реформирования общества.[55] Таким образом, вялотекущая шизофрения могла иметь такие симптомы, как «заблуждения реформы», «настойчивость» и «борьба за правду».[55] В качестве Виктор Стяжкин Сообщается, что Снежневский диагностировал иллюзию реформации для каждого случая, когда пациент «разрабатывает новый принцип человеческого знания, разрабатывает академию человеческого счастья и многие другие проекты на благо человечества».[57]

В 1960-х и 1970-х годах теории, содержащие идеи о реформировании общества и борьбе за истину, и религиозные убеждения не относились к бредовым параноидальным расстройствам практически во всех зарубежных классификациях, а советская психиатрия, исходя из идеологических концепций, относила к критике политической системы. и предложения по реформированию этой системы до бредовой конструкции.[58] Диагностические подходы к зачатию вялотекущей шизофрении и параноидальных состояний с иллюзией реформизма использовались только в Советском Союзе и в нескольких странах. Страны Восточной Европы.[59]

По тайному приказу КГБ тысячи социальных и политических реформаторов - советских «диссидентов» - были заключены в психиатрические больницы после того, как им поставили диагноз «вялотекущая шизофрения», болезнь, сфабрикованная Снежневским и «Московской школой» психиатрии.[60] Американский психиатр Алан А. Стоун заявил, что западная критика советской психиатрии направлена ​​лично против Снежневского, потому что он, по сути, несет ответственность за советскую концепцию шизофрении с проявлением «вялого типа» «реформатором», включая другие симптомы.[61] Эту диагностическую схему легко применить к несогласным.[61] Снежневский долгое время подвергался нападкам на Западе как образец психиатрического насилия в СССР.[53] Ведущие критики намекали, что Снежневский разработал советскую модель шизофрении и этот диагноз, чтобы превратить политическое инакомыслие в психическое заболевание.[62] Ему было предъявлено обвинение в циничной разработке системы диагностики, которую можно было использовать в политических целях, и он сам поставил диагноз или участвовал в серии известных диссидентских дел.[53] а в десятках случаев лично подписал решение комиссии о невменяемости психически здоровых диссидентов, в том числе Владимир Буковский, Наталья Горбаневская, Леонид Плющ, Николай Плахотнюк,[63] и Петр Григоренко.[64]

Начало тенденции к массовому насилию

От Хрущева до Андропова

Кампания по объявлению политических оппонентов психически больным и отправлению несогласных в психиатрические больницы началась в конце 1950-х - начале 1960-х годов.[39] В качестве Владимир Буковский прокомментировал появление политического злоупотребления психиатрией,[65] Никита Хрущев считал, что в социалистическом обществе невозможно иметь антисоциалистическое сознание. Всякий раз, когда проявления инакомыслия нельзя было оправдать провокацией мирового империализма или наследием прошлого, они, очевидно, были продуктом душевной болезни.[39] В речи, опубликованной в Правда В ежедневной газете 24 мая 1959 года Хрущев сказал:

Преступление - это отклонение от общепризнанных стандартов поведения, часто вызываемое психическим расстройством. Могут ли быть в коммунистическом обществе болезни, нервные расстройства у определенных людей? Очевидно, да. Если это так, то будут и обиды, характерные для людей с ненормальным умом. О тех, кто может начать призывать к оппозиции коммунизму на этом основании, мы можем сказать, что их психическое состояние явно ненормальное.[39]

Имеющиеся сейчас доказательства подтверждают вывод о том, что система политического злоупотребления психиатрией была тщательно разработана КГБ, чтобы избавить СССР от нежелательных элементов.[66] Согласно нескольким доступным документам и сообщению бывшего генерала Пятого (диссидентского) управления КГБ Украины Роберту ван Ворену, политическое злоупотребление психиатрией как систематический метод репрессий было разработано Юрием Андроповым вместе с избранной группой соратников. .[67]

Андропов отвечал за широкомасштабное применение психиатрических репрессий с момента его назначения главой КГБ.[68] Он стал Председатель КГБ 18 мая 1967 г.[69] 3 июля 1967 года он выступил с предложением о создании Пятого управления (идеологической контрразведки) в КГБ для борьбы с внутриполитической оппозицией советскому режиму.[70][71] Управление было создано в конце июля и занималось делами КГБ по всем советским диссидентам, включая Андрей Сахаров и Александр Солженицын.[70] В 1968 году председатель КГБ Андропов издал ведомственное распоряжение «О задачах органов государственной безопасности в борьбе с идеологическим саботажем противника», в котором КГБ призвал к борьбе с диссидентами и их империалистическими хозяевами.[72] Его целью было «уничтожение инакомыслия во всех его формах», и он настаивал на том, что позиции капиталистических стран в отношении прав человека и их критика Советского Союза и его собственной политики в области прав человека с этих позиций были лишь частью широкомасштабный империалистический заговор с целью подорвать основы Советского государства.[72] Подобные идеи можно найти в книге 1983 года. Речи и сочинения Андропов опубликовал, когда стал Генеральным секретарем КПСС:[73]

[Когда] анализируя основную тенденцию современной буржуазной критики [советской] политики в области прав человека, можно сделать вывод, что, хотя эта критика замаскирована "заботой" о свободе, демократии и правах человека, она направлена фактически против социалистической сущности советского общества ...

Реализация и правовая база

29 апреля 1969 года Андропов представил подробный план в Центральный Комитет Коммунистической партии Советского Союза создать сеть психиатрических больниц, которые защитили бы «Советское правительство и социалистический строй» от инакомыслящих.[74] Чтобы убедить своих коллег по Политбюро в опасности, исходящей от душевнобольных, Андропов распространил доклад из Краснодарского края.[75] Секретное решение Совет Министров СССР был принят.[76] Предложение Андропова использовать психиатрию для борьбы с инакомыслящими было принято и реализовано.[77]

В 1929 году в СССР было 70 психиатрических больниц и 21 103 психиатрических койки. К 1935 году это число увеличилось до 102 психиатрических больниц и 33 772 психиатрических койки, а к 1955 году в Советском Союзе насчитывалось 200 психиатрических больниц и 116 000 психиатрических коек.[78] Советские власти быстрыми темпами строили психиатрические больницы и увеличивали количество коек для пациентов с нервными и психическими заболеваниями: с 1962 по 1974 год количество коек для психиатрических больных увеличилось с 222 600 до 390 000 человек.[79] Ожидается, что такое увеличение количества психиатрических коек продолжится до 1980 года.[80] На протяжении всего этого периода доминирующая тенденция в советской психиатрии противоречила энергичным попыткам в западных странах лечить как можно больше пациентов амбулаторно, а не стационарно.[80]

15 мая 1969 г. вышло постановление Правительства СССР (№ 345–209) «О мерах по предупреждению опасного поведения (действий) психически больных».[81] Этот указ подтвердил практику задержания нежелательных лиц психиатрами.[81] Советским психиатрам сказали, кого они должны обследовать, и заверили, что они могут задержать этих людей с помощью полиции или заманить их в больницу.[81] Таким образом, психиатры выступили в роли следователей и офицеров, проводящих аресты.[81] Врачи сфабриковали диагноз, требующий содержания под стражей, и не требовалось решения суда для помещения человека в психиатрическое учреждение на неопределенный срок.[81]

К концу 1950-х годов заключение в психиатрическое учреждение стало наиболее распространенным методом наказания лидеров политической оппозиции.[9] В 1960-х и 1970-х годах судебные процессы над несогласными и их направление для «лечения» в специальные психиатрические больницы, находящиеся под контролем и надзором МВД.[82] вышла наружу, и мир узнал о волне «психиатрического террора», который категорически отвергался теми, кто отвечал за Институт Сербского.[83] Основная часть психиатрических репрессий охватывает период с конца 1960-х до начала 1980-х годов.[84] На посту Генерального секретаря КПСС с ноября 1982 года по февраль 1984 года Юрий Андропов проявил мало терпения к домашним недовольствам и продолжил брежневскую политику заключения несогласных в психиатрические лечебницы.[85]

Осмотр и госпитализация

Политическим диссидентам обычно предъявлялись обвинения по статьям 70 (агитация и пропаганда против Советского государства) и 190-1 (распространение ложных измышлений, порочащих советское государство и общественный строй) Уголовного кодекса РСФСР.[9] Судебным психиатрам было предложено обследовать правонарушителей, чье психическое состояние следователи сочли ненормальным.[9]

Практически в каждом случае диссидентов обследовали в ЦНИИ судебной психиатрии им. Сербского.[86] в Москве, где лица, преследуемые в суде за совершение политических преступлений, подвергались судебно-психиатрической экспертизе.[84] После сертификации обвиняемые и осужденные были отправлены на принудительное лечение в специальные психиатрические больницы, контролируемые Министерство внутренних дел (МВД) Российская Советская Федеративная Социалистическая Республика.[84]

Обвиняемый не имел права на апелляцию.[9] Право было предоставлено их родственникам или другим заинтересованным лицам, но им не разрешили назначить психиатров для участия в оценке, поскольку все психиатры считались полностью независимыми и одинаково заслуживающими доверия перед законом.[9]

По словам поэта-диссидента Наум Коржавин, атмосфера в Институте Сербского в г. Москва изменилось почти за ночь, когда Даниил Лунц занял пост главы Четвертого отдела (известного также как Политический отдел).[39] Ранее психиатрические отделения рассматривались как «убежище» от отправки в ГУЛАГ. Теперь эта политика изменилась.[39] Первые сообщения о госпитализации инакомыслящих по немедицинским причинам относятся к началу 1960-х годов, вскоре после того, как Георгий Морозов был назначен директором Института Сербского.[39] И Морозов, и Лунц были лично причастны к многочисленным хорошо известным делам и были печально известными злоупотребителями психиатрии в политических целях.[39] Большинство заключенных в Виктор Некипелов По его словам, Даниила Лунца охарактеризовали как «не лучше, чем врачи-криминальные врачи, которые проводили бесчеловечные эксперименты над заключенными в Нацистские концлагеря."[87]

Хорошо задокументированной практикой было использование психиатрических больниц в качестве временных тюрем в течение двух или трех недель примерно с 7 ноября (Октябрьская революция ) День и Первое мая празднования, чтобы изолировать «социально опасных» людей, которые в противном случае могли бы протестовать публично или проявлять другое девиантное поведение.[88]

Борьба со злоупотреблениями

В 1960-х годах выросло активное движение протеста против злоупотребления психиатрией в СССР.[89] Политическое злоупотребление психиатрией в Советском Союзе было осуждено в ходе съездов Всемирная психиатрическая ассоциация в Мехико (1971), Гавайи (1977), Вена (1983) и Афины (1989).[9] Кампания по искоренению политического злоупотребления психиатрией в СССР была ключевым эпизодом в истории Холодная война, нанося непоправимый урон престижу медицины в Советском Союзе.[60]

Классификация жертв

Проанализировав более 200 хорошо подтвержденных случаев, охватывающих период 1962–1976 годов, Сидней Блох и Питер Реддэуэй разработали классификацию жертв советских психиатрических злоупотреблений. Они были классифицированы как:[90]

  1. защитники прав человека или демократизации;
  2. националисты;
  3. потенциальные эмигранты;
  4. верующие;
  5. граждане неудобны властям.

Сторонники прав человека и демократизации, по словам Блоха и Реддэуэя, составляют около половины диссидентов, репрессированных с помощью психиатрии.[90] Националисты составляли примерно десятую часть диссидентов, лечившихся психиатрическими методами.[91] Потенциальные эмигранты составляли около пятой части диссидентов, подвергшихся преследованию с помощью психиатрии.[92] Люди, задержанные только за религиозную деятельность, составили около пятнадцати процентов пациентов-диссидентов.[92] Граждане, неудобные для властей из-за своих «упорных» жалоб на бюрократические эксцессы и злоупотребления, составили около пяти процентов диссидентов, подвергшихся психиатрическому насилию.[93]

Неполные цифры

В 1985 году Питер Реддэуэй и Сидней Блох представили в своей книге задокументированные данные примерно по пятистам случаям. Советское психиатрическое насилие.[94]

Истинная шкала репрессий

На основании имеющихся данных и материалов, накопленных в архивах Международная ассоциация политического использования психиатрии, можно с уверенностью заключить, что тысячи несогласных были госпитализированы по политическим мотивам.[55] С 1994 по 1995 год следственная комиссия московских психиатров изучила записи пяти тюремных психиатрических больниц в России и обнаружила около двух тысяч случаев политического злоупотребления психиатрией только в этих больницах.[55] В 2004 г. Анатолий Прокопенко сказал, что был удивлен фактами, полученными им из официальных секретных документов ЦК КПСС, КГБ и МВД.[95] По его подсчетам, основанным на обнаруженных им документах, около 15 тысяч человек содержались за политические преступления в психиатрических больницах, подконтрольных МВД.[95] В 2005 году, ссылаясь на Архив ЦК КПСС и записи трех специальных психиатрических больниц - Сычевской, Ленинградской и Черняховской больниц, куда правозащитники получили доступ в 1991 году, Прокопенко пришел к выводу, что психиатрия применялась в качестве меры наказания. около 20 тысяч человек по чисто политическим причинам.[96] По словам Прокопенко, это лишь малая часть общей картины. Данные об общем количестве людей, которые содержались во всех шестнадцати тюремных больницах и 1500 «открытых» психиатрических больницах, остаются неизвестными, поскольку части архивов тюремных психиатрических больниц и больниц в целом засекречены и недоступны.[96] Цифра от пятнадцати до двадцати тысяч политических заключенных в психиатрических больницах, находящихся в ведении МВД СССР, впервые была названа Прокопенко в книге 1997 года. Безумная психиатрия ("Безумная психиатрия"),[97] который был переиздан в 2005 году.[98]

Показателем степени политического злоупотребления психиатрией в СССР является Семен Глузман Расчет, согласно которому процент «душевнобольных» среди обвиняемых в так называемой антисоветской деятельности оказался во много раз выше, чем среди уголовных преступников.[99][19] Внимание советских психиатров к политическим заключенным было более чем в 40 раз больше, чем их внимание к обычным уголовным преступникам.[99] Это следует из следующего сравнения: 1–2% всех судебно-психиатрических экспертиз, проведенных Институтом Сербского, были направлены на обвиняемых в антисоветской деятельности;[99][19] осужденные диссиденты в пенитенциарных учреждениях составили 0,05% от общего числа осужденных;[99][19] 1–2% в 40 раз больше 0,05%.[99][19]

По словам Виктора Лунеева, борьба с инакомыслием действовала на гораздо большем количестве слоев, чем зафиксировано в приговорах суда. Мы не знаем, сколько спецслужб находились под наблюдением, привлекались к уголовной ответственности, арестовывались, отправлялись в психиатрические больницы или были уволены с работы и всячески ограничивались в осуществлении своих прав.[100] Объективная оценка общего числа репрессированных невозможна без фундаментального анализа архивных документов.[101] Сложность состоит в том, что необходимые данные очень разнообразны и не могут быть найдены в одном архиве.[101] Они разбросаны между Государственный архив Российской Федерации, архив Госкомстата РФ (Госкомстат ), архив МВД РФ (МВД России ), ФСБ России, Генеральная прокуратура РФ и Российский военно-исторический архив. Дальнейшие документы хранятся в архивах 83 субъектов Российской Федерации, в городских и областных архивах, а также в архивах бывшего Советские республики, теперь 11 независимых стран Содружество Независимых Государств или три страны Балтии (Прибалтика ).[101]

Сокрытие данных

По мнению российского психиатра Эммануил Гушанский Масштабы психиатрических злоупотреблений в прошлом, использование психиатрических доктрин тоталитарным государством были тщательно скрыты.[102] Архивы МВД СССР (МВД ) и Здоровье (Минздрав СССР ), а также Института судебной психиатрии им. Сербского, которые хранят свидетельства о расширении психиатрии и о правилах, регулирующих это расширение, остаются полностью закрытыми для исследователей, - говорит Гушанский.[102] Дэн Хили разделяет его мнение о том, что злоупотребления советской психиатрии при Сталине и, что еще более важно, в 1960–1980-е годы остаются недостаточно изученными: содержимое основных архивов все еще засекречено и недоступно.[103] Сотни файлов на людей, прошедших судебно-психиатрическую экспертизу в Институте Сербского в сталинские времена, лежат на полках строго засекреченного архива в его подвале.[104] где Глузман видел их в 1989 году.[105] Все они отмечены цифрами без имен и фамилий, и любых биографических данных, которые они содержат.[104] неизучен и недоступен для исследователей.[105]

Анатолий Собчак, бывший Мэр Санкт-Петербурга, написал:

О масштабах применения методов репрессивной психиатрии в СССР свидетельствуют неумолимые цифры и факты. Комиссия высшего руководства партии во главе с Алексей Косыгин в 1978 г. приняли решение построить 80 психиатрических больниц и 8 специальных психиатрических учреждений в дополнение к уже существующим. Их строительство предполагалось завершить к 1990 г. Они должны были быть построены в Красноярск, Хабаровск, Кемерово, Куйбышев, Новосибирск, и другие части Советского Союза. В ходе преобразований, произошедших в стране в 1988 году, пять тюремных больниц были переданы из состава МВД в ведение Министерства здравоохранения, а еще пять были закрыты. Спешно заметали следы массовой реабилитации пациентов, в том числе психически неполноценных (за один и тот же год из психиатрического реестра было исключено не менее 800 000 пациентов). Только в Ленинграде в 1991 и 1992 годах были освобождены и реабилитированы 60 000 человек с диагнозом психического заболевания. В 1978 году 4,5 миллиона человек по всему СССР были зарегистрированы как пациенты психиатрических больниц. Это было эквивалентно населению многих цивилизованных стран.[106]

В Украине изучение причин политического злоупотребления психиатрией проводилось в течение пяти лет на основе государственных архивов.[107] Повторно обследовано 60 человек.[107] Все были гражданами Украины, осуждены за политические преступления и госпитализированы на территории Украины. Оказалось, что ни один из них не нуждался в психиатрическом лечении.[107]

Александр Яковлев (1923–2005), глава Комиссии по реабилитации жертв политических репрессий.

С 1993 по 1995 год в Комиссии по реабилитации жертв политических репрессий разрабатывался указ президента о мерах по предотвращению злоупотреблений психиатрией в будущем.[108] Для этого Анатолий Прокопенко отобрал подходящие архивные документы и по просьбе Владимира Наумова, руководителя отдела исследований и публикаций комиссии Эммануила Гушанского составил отчет.[108] Он сопоставил архивные данные, представленные Гушанскому, с материалами, полученными во время его визитов, проведенных совместно с комиссией Независимая психиатрическая ассоциация России, в несколько психиатрических больниц строгого режима (бывшие Особые больницы МВД).[108] Однако когда были готовы материалы для обсуждения в Комиссии по реабилитации жертв политических репрессий, работа остановилась.[108] Документы до главы комиссии не дошли. Александр Яковлев.[108]

Отчет о политическом злоупотреблении психиатрией, подготовленный по заказу комиссии Гушанским с помощью Прокопенко, остался невостребованным и даже Независимый психиатрический журнал (Независимый Психиатрический Журнал )[102] не публиковал бы это. В Московский научный центр прав человека возглавляемый Борис Альтшулер и Алексей Смирнов и Независимая психиатрическая ассоциация России, президентом которой является Юрий Савенко Гушанский попросил опубликовать материалы и архивные документы по карательной психиатрии, но не проявил к этому никакого интереса.[108] Публикация таких документов продиктована потребностями сегодняшнего дня и тем, насколько опасаются, что психиатрия может снова стать объектом злоупотреблений в немедицинских целях.[109]

В свой доклад 2000 года Комиссия по реабилитации жертв политических репрессий включила только следующие четыре фразы о политическом злоупотреблении психиатрией:[110]

Комиссия также рассмотрела такой сложный, социально значимый вопрос, как использование психиатрии в политических целях. Собранные документы и материалы позволяют говорить о том, что внесудебная процедура помещения в психиатрические больницы применялась для принудительной госпитализации лиц, поведение которых власти расценили как «подозрительное» с политической точки зрения. По неполным данным, за годы Советской власти в психиатрические учреждения страны незаконно помещены сотни тысяч человек. Реабилитация этих людей ограничивалась, в лучшем случае, их исключением из реестра психиатрических больных, и обычно остается таковой из-за пробелов в законодательстве.

В 1988 и 1989 годах около двух миллионов человек были исключены из психиатрического реестра по требованию западных психиатров. Это было одним из условий повторного приема советских психиатров во Всемирную психиатрическую ассоциацию.[111] Юрий Савенко в разных изданиях приводил разные цифры: около миллиона,[112] до полутора миллионов,[113] около полутора миллионов человек исключены из психиатрического реестра.[114] Михаил Буянов назвал более двух миллионов человек, исключенных из психиатрического реестра.[115]

Теоретический анализ

В 1990 г. Психиатрический вестник Королевский колледж психиатров опубликовала статью «Принуждение в психиатрии: благословение или проклятие?» от российского психиатра Анатолий Корягин. Он содержит анализ злоупотребления психиатрией и восемь аргументов, с помощью которых можно легко продемонстрировать существование системы политического злоупотребления психиатрией в СССР. Как писал Корягин, в диктаторском государстве с тоталитарным режимом, таком как СССР, законы всегда служили не цели саморегулирования жизни общества, а были одним из главных рычагов манипулирования обществом. поведение испытуемых. Каждый советский гражданин неизменно считался государственной собственностью и рассматривался не как цель, а как средство достижения целей правителей. С точки зрения государственного прагматизма, психически больной человек считался обузой для общества, расходуя материальные средства государства без вознаграждения и ничего не производя, и даже потенциально способный нанести вред. Поэтому Советское государство никогда не считало целесообразным принимать специальные законодательные акты, защищающие материальную и правовую часть жизни пациентов. Только инструкции юридического и медицинского ведомств оговаривали определенные правила обращения с психически больными и применяли к ним различные санкции. Человек с психическим расстройством автоматически лишается всех прав и полностью зависит от воли психиатров. Практически любой мог пройти психиатрическое обследование на самых бессмысленных основаниях, а поставленный диагноз превратил его в бесправного человека. Именно это отсутствие юридических прав и гарантий благоприятствовало существованию в стране системы репрессивной психиатрии.[116]

По словам американского психиатра Олега Лапшина, в России до 1993 г. не было какого-либо специального законодательства в области психического здоровья, кроме несогласованных инструкций и статей уголовного и административного права, постановлений Минздрав СССР. В Советском Союзе любой психиатрический пациент мог быть госпитализирован по требованию его старосты, родственников или по указанию районного психиатра. В этом случае согласие или несогласие пациента не имело значения. Продолжительность лечения в психиатрической больнице также полностью зависела от психиатра. Все это сделало возможным злоупотребление психиатрией для подавления тех, кто выступал против политического режима, и создало порочную практику игнорирования прав психически больных.[117]

По словам Юрия Савенко, президента Независимой психиатрической ассоциации России (АПН), карательная психиатрия возникает на основе вмешательства трех основных факторов:[118]

  1. Идеологизация науки, ее отрыв от достижений мировой психиатрии, партийная ориентация советской судебной психиатрии.
  2. Отсутствие правовой основы.
  3. Тотальная национализация службы охраны психического здоровья.

Система их взаимодействия носит в основном социологический характер: наличие в Уголовном кодексе статьи о клевете на государственную систему неизбежно приводит к отправке определенного процента граждан на судебно-психиатрическую экспертизу.[23] Таким образом, карает не сама психиатрия, а тоталитарное государство с легкостью использует психиатрию в карательных целях.[23]

В соответствии с Ларри Гостин, первопричиной проблемы было само государство.[119] Советская криминальная система радикально расширила определение опасности, охватив как «политические», так и обычные физические типы «опасности».[119] Как отмечают Блох и Реддэуэй, не существует объективных надежных критериев для определения того, будет ли поведение человека опасным, и подходы к определению опасности сильно различаются среди психиатров.[120]

Ричард Бонни, профессор права и медицины Юридический факультет Университета Вирджинии, упомянул деформированный характер советской психиатрической профессии как одно из объяснений того, почему ее так легко склоняли к репрессивным целям государства, и указал на важность гражданского общества и, в частности, независимых профессиональных организаций отдельно и отдельно. от государства как один из наиболее существенных уроков того периода.[121]

В соответствии с Норман Сарториус, бывший президент Всемирная психиатрическая ассоциация политическому злоупотреблению психиатрией в бывшем Советском Союзе способствовало то, что национальная классификация включала категории, которые можно было использовать для обозначения инакомыслящих, которые затем могли быть принудительно заключены в тюрьму и содержались в психиатрических больницах для «лечения».[122] Даррел Регье, заместитель председателя DSM-5 рабочая группа придерживается аналогичного мнения о том, что политическое злоупотребление психиатрией в СССР было поддержано существованием классификации, разработанной в Советском Союзе и использовавшейся для организации психиатрического лечения и ухода.[123] В этой классификации были категории с диагнозами, которые могли быть поставлены политическим инакомыслящим и привели к вредному принудительному лечению.[123]

По словам московского психиатра Александр Данилин так называемый «нозологический» подход в московской психиатрической школе, установленный Снежневским, сводится к умению поставить единственный диагноз - шизофрения; психиатрия - это не наука, а такая система мнений, и люди тысячами становятся жертвами этих мнений - миллионы жизней были искалечены в силу понятия «вялотекущая шизофрения», введенного некогда академиком Снежневским, которого Данилин назвал государством уголовное.[124]

Санкт-Петербург академический психиатр профессор Юрий Нуллер отмечает, что концепция школы Снежневского позволяла психиатрам рассматривать, например, шизоидную психопатию и даже шизоидные черты характера как ранние, отсроченные в их развитии этапы неизбежного прогрессивного процесса, а не как личностные черты, присущие индивиду, динамику что может зависеть от различных внешних факторов.[125] То же самое относится и к ряду других расстройств личности.[125] Это повлекло за собой чрезвычайно расширенную диагностику вялой (неврозоподобной, психопатоподобной) шизофрении.[125] Несмотря на ряд противоречивых предпосылок и в соответствии с традициями тогдашней советской науки, гипотеза Снежневского сразу же приобрела статус догмы, который позже был преодолен в других дисциплинах, но прочно закрепился в психиатрии.[126] Концепция Снежневского с ее догматизмом оказалась психологически комфортной для многих психиатров, избавив их от сомнений при постановке диагноза.[126] Это таило в себе большую опасность: любое отклонение от нормы, установленной врачом, можно было рассматривать как раннюю фазу шизофрении со всеми вытекающими последствиями.[126] Это привело к появлению широких возможностей для добровольных и недобровольных злоупотреблений психиатрией.[126] Однако Снежневскому не потребовалось гражданской и научной смелости, чтобы пересмотреть свою концепцию, которая явно зашла в тупик.[126]

По словам американского психиатра Уолтера Райха, неправильные диагнозы диссидентов были результатом некоторых характеристик советской психиатрии, которые были искажением стандартной психиатрической логики, теории и практики.[53]

В соответствии с Семен Глузман, злоупотребление психиатрией для подавления инакомыслия основано на состоянии психиатрии в тоталитарном государстве.[19] Психиатрическая парадигма тоталитарного государства виновна в том, что она расширилась до сфер, изначально не относящихся к сфере психиатрической компетенции.[19] Психиатрия как социальный институт, сформированный и функционирующий в тоталитарном государстве, не может быть не тоталитарным.[19] Такая психиатрия вынуждена служить двум разнонаправленным принципам: уход и лечение психически больных граждан, с одной стороны, и психиатрическое подавление людей, проявляющих политическое или идеологическое несогласие, с другой.[19] В условиях тоталитарного государства появились и могут снова появиться независимые психиатры, но эти немногие не могут изменить ситуацию, в которой тысячи других, воспитанные на неверных псевдонаучных концепциях и страхе перед государством, искренне поверит, что раскованное, свободное мышление гражданина - симптом безумия.[19] Глузман выделяет следующие шесть предпосылок для непреднамеренного участия врачей в злоупотреблениях:[19]

  1. Специфика в тоталитарном государстве психиатрической парадигмы жестко закрыта от посторонних влияний.
  2. Отсутствие правосознания у большинства граждан, включая врачей.
  3. Игнорирование основных прав человека со стороны законодателя и правоохранительных органов.
  4. Декларативный характер или отсутствие законодательных актов, регулирующих оказание психиатрической помощи в стране. В СССР, например, такой акт был принят только в 1988 году.
  5. Абсолютный государственный патернализм тоталитарных режимов, что закономерно приводит к доминированию архаической патерналистской этической концепции в медицинской практике. Профессиональная сознательность врача основана на практически абсолютном праве принимать решения без согласия пациента (т.е. игнорируется принцип информированного согласия на лечение или отказ от него).
  6. Факт удручающе плохих условий в психиатрических больницах, которые в первую очередь относятся к бедности здравоохранения и неизбежно приводят к дегуманизации персонала, включая врачей.

Глузман говорит, что, конечно, может быть другой подход к вопросу, выраженный Мишель Фуко.[127]В соответствии с Майкл Перлин, Фуко в своей книге Безумие и цивилизация задокументировал историю использования институциональной психиатрии в качестве политического инструмента, исследовал расширение использования государственных больниц во Франции в XVII веке и пришел к выводу, что «заключение [было] ответом на экономический кризис ... снижение заработной платы, безработица, нехватка монет », а к 18 веку психиатрические больницы удовлетворяли« безраздельно экономическое и моральное требование заключения ».[128]

В 1977 году британский психиатр Дэвид Купер задал Фуко тот же вопрос, который Клод Бурде раньше спрашивал Виктор Файнберг во время пресс-конференции Файнберга и Леонид Плющ: когда в СССР есть весь пенитенциарный и полицейский аппарат, который может взять на себя ответственность за кого угодно и который совершенен сам по себе, зачем они используют психиатрию? Фуко ответил, что это не вопрос искажение использования психиатрии, но это был ее основной проект.[129] В обсуждении Заключение, Психиатрия, ТюрьмаФуко заявляет, что сотрудничество психиатров с КГБ в Советском Союзе было не злоупотреблением лекарствами, а очевидным случаем и «конденсацией» психиатрического «наследства», «усилением, окостенением структуры родства, которая никогда не прекращала функционировать. . "[130] Фуко считал, что злоупотребление психиатрией в СССР 1960-х было логическим продолжением вторжения психиатрии в правовую систему.[131] В дискуссии с Жан Лапланш и Роберт Бадинтер Фуко говорит, что криминологи 1880-1900-х годов начали говорить на удивление современным языком: «Преступление не может быть для преступника ненормальным, нарушенным поведением. Если он расстраивает общество, то это потому, что он сам расстроен».[132] Это привело к двояким выводам.[132] Во-первых, «судебный аппарат больше не нужен». Судьи, как люди закона, разбираются в таких сложных, чуждых юридических вопросах, чисто психологических вопросах не лучше, чем уголовные. Поэтому судебный аппарат следует заменить комиссиями психиатров и врачей.[132] И в этом ключе предлагались конкретные проекты.[132] Во-вторых, «мы должны обязательно лечить этого человека, который опасен только потому, что он болен. Но в то же время мы должны защитить общество от него».[132] Отсюда возникает идея психической изоляции со смешанной функцией: лечебной и профилактической.[132] В 1900-х годах эти проекты вызвали очень живую реакцию европейских судебных и политических органов.[133] Однако они нашли широкую область применения, когда Советский Союз стал одним из самых распространенных, но ни в коем случае не исключительных случаев.[133]

По словам американского психиатра Джонаса Робитчера, психиатрия играет роль в управлении девиантным поведением в течение трех столетий.[134] Бродяги, «оригиналы», эксцентрики и бездомные странники, которые мало вредили, но доставляли беспокойство обществу, в котором они жили, были, а иногда и остаются, помещены в психиатрические больницы или лишены своих законных прав.[134] Некоторые критики психиатрии рассматривают эту практику как политическое использование психиатрии и считают, что психиатрия способствует экономии времени.[134]

Как отмечают Владимир Буковский и Семен Глузман, среднему советскому психиатру трудно понять, как диссидент плохо приспособился к советскому обществу.[135] В этом взгляде на инакомыслие нет ничего удивительного - в советском сознании царило конформность; общественная нетерпимость к нонконформистскому поведению всегда пронизывала советскую культуру; и порог отклонения от обычаев был столь же низким.[135]

Примером нижнего порога является точка Донецк психиатр Валентин Пехтерев, утверждающий, что психиатры говорят о необходимости адаптации к обществу, оценивает уровень социального функционирования человека, его способность адекватно проверять действительность и т. д.[136] По словам Пехтерева, эти выступления в упор бьют по диссидентам и революционерам, потому что все они плохо функционируют в обществе, с трудом адаптируются к нему ни изначально, ни после повышения требований.[136] Они превращают свою неспособность адаптироваться к обществу во представление о том, что компания делает шаг вперед и только они знают, как помочь компании реструктурировать себя.[136] Диссиденты рассматривают случаи личной неприспособленности как доказательство общественного неблагополучия.[136] Чем больше таких случаев, тем легче представить их личное неблагополучие как публичное.[136] Они кусают общество, которое их кормит, за руку только потому, что им не отведено подходящее место в обществе.[136] В отличие от диссидентов, психиатры разрушают трудно сформировавшуюся оборонительную установку у диссидентов, считая "общественное благополучие" личным.[136] Психиатры вырезают зубы у диссидентов, заявляя, что они не должны кусать кормящую руку общества только потому, что крошечной группе диссидентов плохо на их месте.[136] Психиатры заявляют о необходимости лечить не общество, а диссидентов, и стремятся улучшить общество, сохраняя и улучшая психическое здоровье его членов.[136] После прочтения книги Институт дураков к Виктор Некипелов Пехтерев пришел к выводу, что обвинения в адрес психиатров звучали из уст незначительной, но шумной части сокамерников, которые, наедаясь пирожными, притворялись больными.[136]

Согласно ответу Роберта ван Ворена, Пехтерев в своей статье снисходительно утверждает, что Институт Сербского был не таким уж плохим местом и что Некипелов его преувеличивает и клевещет, но Пехтерев, поступая таким образом, упускает из виду главное: условия жизни в Институте Сербского. были неплохими, прошедшие там психиатрическую экспертизу находились в определенном смысле «в отпуске» по сравнению с условиями жизни ГУЛАГа; и все же все знали, что Институт Сербского был больше, чем «вратами ада», откуда людей отправляли в специализированные психиатрические больницы в г. Черняховск, Днепропетровск, Казань, Благовещенск, И это еще не все.[137] Их жизнь превратилась в невообразимый ужас с ежедневными пытками, принудительным применением наркотиков, избиениями и другими формами наказания.[137] Многие сошли с ума, не выдержали происходящего, некоторые даже погибли во время «лечения» (например, шахтер из Донецка Алексей Никитин).[137] О жизни в психиатрическом ГУЛАГе написано много книг и мемуаров, и каждый раз при их чтении нас охватывает дрожь.[137] Советский психиатрический террор по своей жестокости и нацеленный на психически больных как наиболее уязвимую группу общества не имел ничего против. Программы нацистской эвтаназии.[138] Наказание в виде помещения в психиатрическую лечебницу было столь же эффективным, как и заключение в мордовских концлагерях, за психологическое и физическое насилие над людьми.[138] Новейшая история СССР должна получить широкую огласку, чтобы дать обществу иммунизацию против возможных повторений советской практики политического злоупотребления психиатрией.[138] Вопрос остается весьма актуальным.[138]

По словам Федора Кондратьева, эксперта Центра им. Сербского и сторонника Снежневского и его коллег, разработавших концепцию вялой шизофрении в 1960-х годах,[139] арестованные КГБ по ст. 70 УК РСФСР («Антисоветская агитация и пропаганда»), 190-1 («распространение заведомо ложных измышлений, порочащих советское государство и общественный строй») составляли в те годы Основная группа нацелена на период использования психиатрии в политических целях.[140] Именно их начали искать «психопатологические механизмы» и, соответственно, психическое заболевание, которое дало основание признать обвиняемого недееспособным, отстранить его от явки и защиты в суде, а затем направить на принудительное лечение. в специальную психиатрическую больницу Министерство внутренних дел.[140] Беда (а не вина) советской психиатрической науки заключалась в ее теоретической сверхидеологизации в результате строгого требования строго исключить любые отклонения от «исключительно научной» концепции Марксизм-ленинизм.[3] Это проявилось, в частности, в том, что советская психиатрия при тоталитарном режиме считала проникновение во внутреннюю жизнь больного человека ошибочной психологизацией, экзистенционализацией.[3] В этой связи никто не допускал возможности того, что человек может вести себя «иначе, чем другие» не только из-за своего психического заболевания, но только на основании его моральных установок, согласующихся с его совестью.[3] Это повлекло за собой следствие: если против политической системы выступает другой человек, отличный от всех, нужно искать «психопатологические механизмы» его несогласия.[3] Даже в тех случаях, когда катамнез подтверждал правильность диагноза шизофрении, это не всегда означало, что причиной несогласия были психические расстройства и, тем более, что «от этого» нужно было проводить принудительное лечение в специальных психиатрических больницах.[3] Что кажется важным, так это еще один факт, что психически больные могли также противостоять тоталитаризму, отнюдь не из-за своих «психопатологических механизмов», но как люди, которые, несмотря на диагноз шизофрении, сохранили моральные гражданские ориентиры.[141] По словам Кондратьева, любой больной шизофренией мог бы быть диссидентом, если бы его совесть не могла молчать.[142]

По словам петербургского психиатра Владимира Пшизова, что касается карательной психиатрии, природа психиатрии такова, что использование психиатров против оппонентов власти всегда соблазнительно для властей, потому что, казалось бы, можно не принимать во внимание мнение человек, получивший диагноз.[143] Поэтому вопрос всегда будет оставаться актуальным.[143] Хотя у нас нет государственной политики использования психиатрии для подавления, психиатры и бывшие психиатры номенклатура сохранила те же быстрые рефлексы.[143]

Как отмечает украинский психиатр Ада Коротенко, применение карательной психиатрии позволило избежать судебной процедуры, в ходе которой обвиняемые могли заявить о невозможности публичного выступления и нарушении своих гражданских прав.[144] Постановка психиатрического диагноза небезопасна и может быть основана на предвзятом мнении.[145] Более того, при диагностике психических заболеваний в качестве аргументов используются субъективные нечеткие диагностические критерии.[145] Отсутствие четких диагностических критериев и четко определенных стандартов диагностики способствует применению карательной психиатрии к энергичным и одаренным гражданам, не согласным с властями.[145] В то же время большинство психиатров склонны полагать, что такой неверный диагноз менее опасен, чем не диагностировать психическое заболевание.[145]

Немецкий психиатр Ханфрид Хельмхен говорит, что неопределенность диагноза подвержена влиянию иного, чем медицинское, например политическому, как это было в случае с советскими диссидентами, которым поставили психиатрический диагноз, особенно диагноз «вялотекущая шизофрения», чтобы их вылечить вдали от общества в специальных психиатрических больницах.[146]

По словам российского психолога Дмитрия Леонтьева, карательная психиатрия в Советском Союзе была основана на предположении, что только сумасшедший может идти против публичных догм и искать истину и справедливость.[147]

К. Фулфорд, А. Смирнов и Э. Сноу заявляют: «Следовательно, важным фактором уязвимости для злоупотреблений психиатрией является субъективный характер наблюдений, от которых в настоящее время зависит психиатрический диагноз».[148] Обеспокоенность политическим злоупотреблением психиатрией как тактикой сдерживания инакомыслия регулярно высказывалась американскими психиатрами. Томас Сас,[149] и он упомянул, что эти авторы, правильно подчеркнувшие ценностную природу психиатрических диагнозов и субъективный характер психиатрических классификаций, не смогли принять роль психиатрической власти.[150] Музыковеды, драматические критики, историки искусства и многие другие ученые также создают свои собственные субъективные классификации; однако, не имея законной власти над людьми, их классификация не ведет к лишению собственности, свободы или жизни.[150] Например, классификация красоты пластическим хирургом является субъективной, но пластический хирург не может лечить своего пациента без согласия пациента, поэтому существует не можешь быть политическим злоупотреблением пластической хирургией.[150] В основе политической медицины лежит принуждение, маскирующееся под лечение.[151] Что превращает принуждение в терапию, так это врачи диагностика состояние человека "болезнь", объявление вмешательство они навязывают жертве «лечение», а законодатели и судьи узаконивание эти категории как «болезни» и «лечение».[151] Таким же образом врач-евгеники задолго до прихода нацистов к власти выступал за убийство определенных инвалидов или больных как форму лечения как общества, так и пациентов.[151] Сас утверждал, что зрелище, в котором западные психиатры громко осуждают советских коллег за злоупотребление профессиональными стандартами, было в значительной степени проявлением лицемерия.[152] Психиатрическое насилие, такое как люди, обычно связанные с практикой в ​​бывшем СССР, было связано не со злоупотреблением психиатрическими диагнозами, а с политической властью, заложенной в социальной роли психиатра как в демократических, так и в тоталитарных обществах.[152] Психиатрически и юридически подходящими субъектами для принудительной психиатрической госпитализации всегда были «диссиденты».[153] Изменилось содержание и контуры инакомыслия.[153] Перед американская гражданская война инакомыслие было выражено тем, что он негр и хотел сбежать из рабства.[153] В Советской России инакомыслие было выражено желанием «реформировать» марксизм или эмигрировать, чтобы спастись от него.[153] Как выразился Сас, «классификация рабовладельцами и работорговцами определенных лиц как негров была научной в том смысле, что белых редко относили к черным. Но это не предотвратило« злоупотребления »такой расовой классификацией, потому что (что мы называем) злоупотребление им было фактически его использованием ".[150] Сотрудничество психиатрии и правительства приводит к тому, что Сас называет "Лечебное состояние ", система, в которой не одобряемые действия, мысли и эмоции подавляются (" излечиваются ") с помощью псевдомедицинских вмешательств.[154] Таким образом, самоубийство, нетрадиционные религиозные убеждения, расовый фанатизм, несчастье, беспокойство, застенчивость, сексуальная распущенность, кража в магазинах, азартные игры, переедание, курение и незаконное употребление наркотиков - все это считается симптомами или болезнями, которые необходимо вылечить.[154]

Как предполагают Майкл Робертсон и Гарри Уолтер, психиатрическая власть практически во всех обществах расширяется по соображениям общественной безопасности, которая, по мнению лидеров СССР, лучше всего поддерживалась подавлением инакомыслия.[155] В соответствии с Гвен Адсхед, британский судебный психотерапевт в Бродмурская больница, вопрос в том, что подразумевается под словом «ненормальный».[156] Очевидно, ненормальное может быть идентифицировано как «социально неприемлемое».[156] В таком случае социальное и политическое инакомыслие превращается в симптом по медицинской терминологии и, таким образом, становится личной проблемой человека, а не социальным вопросом.[156]

По словам российского психиатра Эммануила Гушанского, психиатрия - единственная медицинская специальность, в которой врачу предоставляется право на насилие на благо пациента.[157] Применение насилия должно основываться на законе о психическом здоровье, должно быть максимально прозрачным и контролироваться представителями интересов лиц, нуждающихся в недобровольном обследовании и лечении.[157] При госпитализации в психиатрическую больницу по неотложным показаниям пациента должны сопровождать его родственники, свидетели или другие лица, уполномоченные контролировать действия врачей и правоохранительных органов.[157] В противном случае психиатрия становится послушной служанкой для административных и государственных органов и лишается медицинской функции.[157] Именно полиция должна приходить на помощь гражданам и отвечать за их безопасность.[102] Только позже, после принятия соответствующих правовых мер социальной защиты, психиатр должен ответить на запросы правоохранительных и судебных органов, решив вопросы недобровольной госпитализации, вменяемости и т. Д.[102] В России все идет наоборот.[102] На психиатра возложены карательные функции, он вовлечен в принудительную госпитализацию, государственная машина прячется за его спиной, фактически манипулируя доктором.[102] Полиция неохотно расследует правонарушения, совершенные психически больными.[102] Органы дознания, получив информацию об их заболевании, очень часто прекращают расследование и не доводят его до уровня следственных действий.[102] Таким образом, психиатрия становится прикрытием для отправления правосудия и тем самым служит источником бесправия и стигматизации как психиатров, так и лиц с психическими расстройствами.[102] Тем самым негативное отношение к психиатрам поддерживается государственной машиной и сопровождается агрессией по отношению к врачам, которая усиливается в периоды социальных волнений.[102]

Владимир Буковский, хорошо известный своим борьба с политическим злоупотреблением психиатрией в Советском Союзе, объяснил, что использование психиатрии против диссидентов было полезно КГБ, потому что госпитализация не имела срока окончания, и, как следствие, были случаи, когда диссиденты содержались в психиатрических тюремных больницах в течение 10 или даже 15 лет.[158] «Как только они накачивают вас наркотиками, они могут забыть о вас», - сказал он и добавил: «Я видел людей, которые в основном спали годами».[159]

Президент США Рональд Рейган объяснил мнение, что «жестокое обращение с советскими диссидентами было вызвано бюрократической инерцией».[160]

Остаточные проблемы

По мнению Московская Хельсинкская Группа председатель Людмила Алексеева, приписывание психического заболевания известной фигуре, выступившей с политическим заявлением или действием, является наиболее значимым фактором в оценке психиатрии в 1960–1980-е годы.[161] Практика принудительного помещения политических диссидентов в психиатрические учреждения в бывшем СССР и Восточной Европе подорвала доверие к психиатрической практике в этих странах.[30] Когда психиатрическая профессия дискредитируется в одной части мира, психиатрия дискредитируется во всем мире.[162] Психиатрия полностью утратила свою профессиональную основу из-за злоупотреблений, направленных на подавление инакомыслия в бывшем СССР, а также в рамках так называемой программы эвтаназии в нацистской Германии.[163] Нет никаких сомнений в том, что возможности использования психиатрии для обеспечения соблюдения социальных норм и даже политических интересов огромны.[30] Сейчас психиатрия уязвима, потому что многие ее понятия были подвергнуты сомнению, а устойчивая модель психической жизни, границы психической нормы и аномалии были потеряны, - говорит директор Московского научно-исследовательского института психиатрии Валерий Краснов, добавляя, что психиатрам нужно искать новые ориентиры для проведения клинических оценок и новые ориентиры для обоснования старых терапевтических вмешательств.[161]

Как утверждает Эммануил Гушанский, сегодня субъективное отношение российского пациента к медицинскому психологу и психиатру носит защитный характер и препятствует попыткам понять пациента и помочь ему оценить его состояние.[164] Такая позиция связана с постоянным, подсознательным страхом перед психиатрами и психиатрами.[164] Этот страх вызван не только злоупотреблением психиатрией, но и постоянным насилием в тоталитарном и посттоталитарном обществе.[164] Психиатрическое насилие и психиатрическое высокомерие как одно из проявлений такого насилия связано с упором на симптоматологию и биологические причины заболевания при игнорировании психологических, экзистенциальных и психодинамических факторов.[164] Гушаинский отмечает, что современная российская психиатрия и структура оказания психиатрической помощи направлены не на защиту права пациента на собственное место в жизни, а на его дискредитацию, выявление симптомов и изоляцию пациента.[102]

Психиатр превратился в пугало, прикрепляющее психиатрические ярлыки.[102] Его боятся, ему не доверяют, ему не доверяют тайны своей души, и его просят предоставить только лекарства.[102] Психиатрические ярлыки или стигмы, распространились настолько широко, что не существует такой вещи, как СМИ, которые не называли бы нелюбимого человека шизо и не обобщает психиатрическая экспертиза явлениям общественной жизни.[102] Слово Психушка вошла в повседневную лексику.[102] Все люди, отклоняющиеся от обычных стандартов мышления и поведения, объявляются психически больными с одобрительным хихиканьем публики.[102] Неудивительно, что во время такой стигматизации люди с настоящими психическими расстройствами боятся огласки как чумы.[102] Вильнюс психолог Олег Лапин придерживается той же точки зрения, что политики и пресса навешивают психологические, психиатрические и медицинские ярлыки; он добавляет, что психиатрия приобрела новый статус нормализации жизни, которым раньше обладала религия.[165] Раньше можно было сказать: вы идете против Бога или Бог с нами; теперь можно сказать: я веду себя разумно, адекватно, а вы так себя не ведете.[165] В 2007, Александр Дугин, профессор Московский Государственный Университет и советник Спикер Государственной Думы Сергей Нарышкин, представил противников Владимир Путин «Психически больным», говоря: «Противников политики Путина больше нет, а если есть, то они психически больны и должны быть отправлены на профилактическое обследование».[166] В Московская областная психиатрическая газета 2012 г., психиатр Диля Еникеева с нарушением медицинская конфиденциальность и этика обнародовала диагноз театральное расстройство личности, которую она заочно дала Ксения Собчак, ведущий российского телевидения и член политической оппозиции, и заявил, что Собчак наносит вред обществу.[167]

Роберт ван Ворен отметил, что после падение берлинской стены, стало очевидно, что политическое злоупотребление психиатрией в СССР было только верхушкой айсберга, признаком того, что многое другое было в основном неправильным.[168] Этот гораздо более реалистичный образ советской психиатрии проявился только после того, как советский режим начал ослаблять свою власть над обществом, а затем потерял контроль над развитием событий и, в конце концов, полностью распался.[168] Это продемонстрировало, что реальная ситуация была намного тяжелее и что пострадали многие люди.[168] Миллионы людей подверглись лечению и стигматизации в устаревшей биологически ориентированной и стационарной психиатрической службе.[168] Условия жизни в клиниках были плохими, иногда даже ужасными, и нарушения прав человека были безудержными.[168] По данным переписи населения 1992 г., смертность больных шизофренией превышала смертность населения в 4–6 раз в возрасте 20–39 лет, в 3–4 раза в возрасте 30–39 лет. лет, в 1,5–2 раза для возраста старше 40 лет (более высокие значения для женщин).[169]

По словам Роберта ван Ворена, хотя в течение нескольких лет, особенно после распада СССР и в первые годы Борис Ельцин Во время правления советских психиатров позиции руководителей психиатрических служб оказались под угрозой, теперь можно твердо сделать вывод, что им удалось преодолеть бурю и сохранить свои влиятельные позиции.[170] Им также удалось избежать притока современных концепций оказания психиатрической помощи и фундаментального изменения структуры психиатрических служб в России.[170] В целом в России реформаторы психического здоровья оказали наименьшее влияние.[170] Даже усилия по реформированию, предпринятые в таких местах, как Санкт-Петербург, Томск, и Калининград пошатнулись или были заключены в капсулу, поскольку центристская политика при Путине вернула их под контроль.[170]

На протяжении посткоммунистического периода фармацевтическая промышленность в основном была препятствием для реформ.[171] Стремясь изучить обширный рынок бывшего СССР, они использовали ситуацию, чтобы сделать профессионалов и услуги полностью зависимыми от их финансового обеспечения, обратили основное внимание на доступность лекарств, а не на услуги психосоциальной реабилитации, и стимулировали коррупцию внутри страны. сектор психического здоровья очень понравился.[171]

На рубеже веков психиатрическая реформа это было реализовано Франко Басалья в Италии стало известно и было публично объявлено о внедрении в России с целью сокращения расходов.[172] Но когда стало ясно, что на реформу нужно еще больше денег, она застопорилась, как реформа армии и многие другие начинания.[172] Россия на десятилетия отстает от стран Европейского Союза в реформе психического здоровья, которая уже реализована или реализуется в них.[173] По словам Гушанского, пока российское общество не осознает необходимость реформы психического здоровья, мы будем жить в атмосфере вражды, недоверия и насилия.[173] Многие эксперты считают, что проблемы распространяются не только на психиатрию, но и на общество в целом.[174] Как предполагает Роберт ван Форен, русские хотят, чтобы их соотечественники с психическими расстройствами запирали за городом, и не хотят, чтобы они оставались в обществе.[174] Несмотря на 1992 г. Российский Закон о психическом здоровье, принудительная психиатрия в России в целом остается нерегулируемой и определяется теми же тенденциями к гипердиагностике и чрезмерной опорой на стационарную помощь, характерными для советского периода.[175] В Советском Союзе количество коек увеличилось, поскольку психиатрические службы использовались для лечения диссидентов.[176]

В 2005 году в Российской Федерации был один из самых высоких уровней психиатрических коек на душу населения в Европе - 113,2 на 100 000 населения, или более 161 000 коек.[177] В 2014 г. в России было 104,8 койки на 100 000 населения, и не было предпринято никаких действий по созданию новых учреждений для оказания амбулаторной помощи.[178] Лица, плохо реагирующие на лечение в диспансерах, могут быть отправлены в учреждения длительного социального ухода (интернаты), где они остаются на неопределенный срок.[177] Интернаты находятся в ведении областных министерств социальной защиты.[177] К 1999 году в России было 442 психоневрологических интерната, а к 2013 году их количество составило 505.[179] В 2007 году интернаты предоставили места примерно для 125 000 человек.[177] В 2013 году в российских психоневрологических интернатах проживало 146 тыс. Человек, по сводным данным Департамента социальной защиты населения города Москвы и Минздрава. Министерство труда и социальной защиты Российской Федерации.[179] Предполагается, что количество коек в интернатах увеличивается с той же скоростью, с которой уменьшается количество коек в психиатрических больницах.[180] Любовь Виноградова из Независимой психиатрической ассоциации России приводит другую цифру в 122091 или 85,5 места в психоневрологических учреждениях социальной защиты (интернатов) на 100000 населения в 2013 году и говорит, что Россия занимает первое место в европейском списке по количеству мест в этих учреждениях.[181] Виноградова заявляет, что во многих регионах катастрофически не хватает мест в психоневрологических интернатах, ее слова указывают на необходимость увеличения количества мест в них и на то, что Независимая психиатрическая ассоциация России форсирует трансинституционализацию - переселение душевнобольных из их семей. от домов и психиатрических больниц до психоневрологических интернатов.[181]

Один из корпусов Психиатрической больницы им. Павлова в г. Киев

На своей пресс-конференции в 2008 году Семен Глузман сказал, что профицит в Украина больниц для стационарного лечения душевнобольных было пережитком тоталитарного коммунистического режима, и что в Украине не было эпидемии шизофрении, но каким-то образом в Украине было около 90 крупных психиатрических больниц, включая больницу Павлова, где коек только в ее детском отделении было больше, чем в весь Великобритания.[182] В Украине общественное мнение не способствовало защите граждан от возможного повторения политических злоупотреблений психиатрией.[183] Демонстраций и митингов в поддержку закона о психическом здоровье не проводилось.[183] Но шла общественная кампания против разработки цивилизованного закона и против либерализации оказания психиатрической помощи в стране.[183] Кампания была инициирована и проведена родственниками пациентов психиатрических больниц.[183] Они писали в газеты, кричали в людных местах и ​​вокруг них, вели себя необузданно в кабинетах министров и коридорах.[183] Однажды Глузман увидел в окно троллейбуса группу из 20-30 человек, стоящую у окна Кабинет Министров Украины с красными флагами, портреты Ленин и Сталин а на белом картоне грубо написан слоган: «Уберите глузманскую психиатрию с Украины!»[183] Активисты диссидентского движения, далекие от ностальгии по прошлому, также участвовали в акциях против изменений в системе психического здоровья.[183] Но в целом следует помнить, что все эти акции протеста были инициированы номенклатурными психиатрами.[183] Вся украинская психиатрическая система фактически состоит из двух частей: больницы для лечения острых психических состояний и интернат-хосписа для беспомощных «хронических больных», не способных жить самостоятельно.[184] А между больницей и интернат-хосписом пустыня.[184] Поэтому около 40% пациентов любой украинской психиатрической больницы - это так называемые социальные пациенты, пребывание которых в психиатрической больнице не связано с медицинскими показаниями.[184] Похожая картина и в интернате.[184] Значительная часть их постоянных клиентов могла бы достаточно долго прожить в обществе, несмотря на свои психические заболевания.[184] Они могли вполне комфортно и безопасно жить для себя и других в специальных общежитиях, домах престарелых, «домах на полпути».[184] В Украине нет ничего подобного.[184]

Барак концлагеря, видимый снаружи, относится к типу зданий, в которых часто располагались российские психиатрические больницы.
Барак концлагеря, вид изнутри

В советское время психиатрические больницы часто создавали в бывших монастырях, бараках и даже концлагерях.[178] София Доринская, правозащитница и психиатр, говорит, что видела бывших осужденных, которые десять лет живут в российской психбольнице и будут оставаться там до самой смерти из-за отсутствия дома.[185] Деинституционализация не коснулся многих больниц, и люди все еще умирают внутри них.[178] В 2013 году 70 человек погибли в результате пожара недалеко от Новгорода и Москвы.[178] Условия проживания часто неудовлетворительные, а иногда и ужасные: от 12 до 15 пациентов в большой комнате с решетками на окнах, без прикроватных тумб, часто без перегородок, не хватает туалетов.[178] Количество поликлиник, предназначенных для оказания первичной медицинской помощи лицам с психическими расстройствами, перестало расти в 2005 году и сократилось до 277 в 2012 году против 318 в 2005 году.[178] Стигма, связанная с психическим заболеванием, находится на уровне ксенофобия.[178] В российском обществе душевнобольные воспринимаются как вредные, бесполезные, неизлечимые и опасные.[178] Социальная стигма поддерживается не только широкой общественностью, но и психиатрами.[178]

Традиционные ценности пережили попытки западных институтов навязать позитивный образ девиантного поведения.[178] Например, несмотря на удаление гомосексуализм из номенклатуры психических расстройств 62,5% из 450 опрошенных психиатров в Ростовская обл. рассматривают это как болезнь и до трех четвертей считают это аморальным поведением.[178] Психиатры поддерживают запрет на гей-парады и использование завуалированных схем увольнения открытых лесбиянок и геев из школ, детских садов и других государственных учреждений.[178] Главный психиатр России Зураб Кекелидзе в интервью 2013 г. Дождь говорит, что часть случаев гомосексуализма является психическим расстройством, он возражает, что Всемирная организация здоровья исключил гомосексуализм из списка психических расстройств, заявив, что это неправда.[186] Гомосексуализм постоянно определялся как психическое расстройство Независимая психиатрическая ассоциация России в 2005 году, когда его президент Савенко выразил совместное удивление по поводу предложения Исполнительного комитета Американская психиатрическая ассоциация исключить гомосексуализм как психическое расстройство из руководств по психиатрии из-за политического давления со стороны западных НПО и правительств, передал предложение антипсихиатрические действия, и заявил, что идеологические, социальные и либеральные аргументы в пользу предложения были заменены научными.[187] В 2014 году Савенко изменил свое мнение о гомосексуализме, и он вместе с Алексеем Переховым поддался давлению и в своей совместной статье критиковал и относил тенденцию рассматривать гомосексуализм как психическое расстройство в советском менталитете.[178]

В 1994 году была организована конференция, посвященная теме политического злоупотребления психиатрией, на которой присутствовали представители разных бывших Советские республики - из России, Беларусь, Прибалтика, Кавказ, и некоторые из Республики Центральной Азии.[188] Дайнюс Пурас сделал отчет о ситуации в Литовская психиатрическая ассоциация, где обсуждение было проведено, но решение не принято.[188] Юрий Нуллер говорили о том, как в России постепенно меняется направление ветра, и систематическое политическое злоупотребление психиатрией снова отрицалось и деградировало как проблему «гипердиагностики» или «научных разногласий».[188] Особо следует отметить, что Татьяна Дмитриева, тогдашний директор Институт Сербского, был сторонником такого умаления.[188] Это было не так уж странно, потому что она была близким другом главных архитекторов «политической психиатрии».[188]

В начале 1990-х она произнесла необходимые слова покаяния за политическое злоупотребление психиатрией.[189] которые имели беспрецедентные в Советском Союзе масштабы дискредитации, запугивания и подавления правозащитного движения, осуществлявшегося в основном в этом учреждении.[190] Ее слова широко транслировались за рубежом, но были опубликованы только в петербургской газете. Час Пик внутри страны.[191] Однако в ее книге 2001 г. Алиянс Права и Милоседия (Союз Закона и Милосердия) Дмитриева писала, что злоупотреблений психиатрическими не было, и уж точно не больше, чем в западных странах.[190] Более того, в книге утверждается, что профессор Владимир Сербский и другие интеллектуалы были неправы, не сотрудничая с полицейское управление в предотвращении революция и кровопролития, и что нынешнее поколение ошибается, выступая против режима.[192] В 2007 году Дмитриева утверждала, что практика «карательной психиатрии» была сильно преувеличена, а Институт Сербского не сделал ничего плохого.[193] После этого сотрудник Института Сербского объявил "пациентом". Владимир Буковский, который тогда собирался баллотироваться в президенты РФ, несомненно, «психопат».[193]

Говоря о Центре Сербского, Юрий Савенко утверждает, что «практически ничего не изменилось. Им не стыдно в институте за свою роль в отношениях с коммунистами. Это те же люди, и они не хотят извиняться за все свои действия в прошлый." Адвокат Карен Нерсисян соглашается: «Сербский - это не орган медицины. Это орган власти».[194] По словам правозащитника и бывшего психиатра Софии Доринской, система советской психиатрии не разрушена, Институт Сербского стоит на месте, там работают те же люди, которые работали в советской системе.[195] Она говорит, что у нас ситуация как после поражения фашизм в Германии, когда фашизм официально рухнул, но все наместники, судьи и весь народ остались после фашистского режима.[195]

В своей статье 2002 г. Алан А. Стоун, который в составе команды исследовал Петр Григоренко и нашел его психически здоровым в 1979 году,[196] проигнорировал выводы Всемирной психиатрической ассоциации и позднее признание самих советских психиатров и выдвинул академически ревизионистскую теорию о том, что в бывшем СССР не было политического злоупотребления психиатрией как инструментом против мирного диссидентства.[197] Он утверждал, что психиатрии в западных странах пора пересмотреть якобы задокументированные рассказы о политическом злоупотреблении психиатрией в СССР в надежде обнаружить, что советские психиатры больше заслуживают сочувствия, чем осуждения.[62] По словам Стоуна, он считает, что Снежневский был ошибочно осужден критиками.[62] По словам Стоуна, одним из первых выводов советских психиатров, осужденных за неэтичное политическое злоупотребление психиатрией, является то, что революция - величайшее благо для наибольшего числа людей, величайшая часть социальной справедливости и величайшее благо, какое только можно вообразить в мире. двадцатый век.[198] С западной точки зрения, этический компас советских психиатров начинает блуждать, когда они действуют во имя величайшего блага.[198]

По словам петербургского психиатра Владимира Пшизова, катастрофическим фактором для отечественной психиатрии является то, что те, кто совершил преступление против человечности им разрешили оставаться на своих позициях, пока они не смогут покинуть этот мир естественным путем.[199] Те, кто сохранили свои позиции и влияние, превратили отечественную психиатрию из политически мотивированной в криминально мотивированную, потому что сфера интересов этой общественности была сведена к ведению бизнеса. психофармакологический наркотики и завладение домами больных.[199] В советское время главными врачами психиатрических больниц были все руководители психиатрических отделений, все директора научно-исследовательских психиатрических институтов, КПСС номенклатура, которым они оставались до сих пор.[199] У представителя номенклатуры в области психиатрии была простая и часто стереотипная схема карьеры: от одного до двух лет он выполнял поручения в качестве резидента, затем вступал в партию и становился частью группового органа.[200][199] Его младшие коллеги (обычно беспартийные) собирали и обрабатывали материал для его диссертация.[199] Его обзор литературы, особенно в научно-исследовательском институте психиатрии, часто писали пациенты, потому что только они знали иностранные языки, а их товарищи по партии были не до этого, естественная среда обитания не стимулировала изучение иностранного языка.[199]

Роберт ван Форен также говорит, что российскую психиатрию сейчас возглавляют те же психиатры, которые возглавляли психиатрию в советские времена.[201] С тех пор психиатрическая система России практически не изменилась.[201] На самом деле мы все еще видим своего рода советскую психиатрию, которая была в конце 1980-х годов.[201] Российские психиатры не имеют доступа к специализированной литературе, изданной в других странах, и не понимают, что такое мировая психиатрия.[201] Подготовка кадров не изменилась, литература недоступна, те же психиатры обучают новые поколения специалистов.[201] Те из них, кто знает, что такое мировая психиатрия, и знают, что это не то же самое, что происходит в России, молчат и боятся.[201] Мощное ядро ​​старой номенклатуры в психиатрии было сосредоточено в Москве, и было ясно, что борьба внутри их крепости будет не только сложной, но и пустой тратой времени, энергии и ресурсов, поэтому Глобальная инициатива по психиатрии почти все годы избегает Москвы.[202] Вместо этого Глобальная инициатива по психиатрии приняла активное участие в проектах по реформированию службы охраны психического здоровья в Украине, подарила типографию украинской общественности, организовала издательство, помогла напечатать огромное количество медицинской и юридической литературы, распространяемой бесплатно, но Украинская налоговая полиция обвинила издательство в изготовлении фальшивых долларов, а значительная часть гуманитарной помощи, которую Глобальная инициатива по психиатрии собрала в Нидерландах для украинских психиатрических больниц, была украдена в Киеве.[202]

Многие из нынешних лидеров российской психиатрии, особенно те, которые были связаны с истеблишментом в советский период, отказались от своего признания, прочитанного на Генеральной ассамблее ВПА в 1989 году, что советская психиатрия систематически использовалась в политических целях.[203] Среди таких лидеров, которые сделали это, есть Александр Тиганов, ученик Снежневского, действительный член РАМН, директор Научного центра психического здоровья, главный психиатр Минздрав РФ. В 2011 году на вопрос, здоровы или больны те, кого обследовали из-за несогласия с властью, Тиганов ответил: «Эти люди страдали вялой шизофренией и находились на психиатрическом учете».[204] По словам Тиганова, ходили слухи, что Снежневский сжалился над несогласными и поставил им диагноз, необходимый для помещения в спецбольницу, чтобы спасти их от тюрьмы, но это неправда, он честно выполнял свой медицинский долг.[204] Те же идеи озвучены в интервью 2014 года Анатолием Смулевичем, учеником Снежневского, действительным членом РАМН; Он говорит, что Снесневскому приписывали то, что он здоровых признавал больными, этого не было, это чистая клевета, совершенно исключено, что он ставит диагноз здоровому человеку.[205]

В 2007 году Михаил Виноградов, один из ведущих сотрудников Центра им. Сербского, всячески унизил правозащитное движение советской эпохи и пытался убедить, что все политические диссиденты, побывавшие в его учреждении, действительно психически больны.[206] По его мнению, «сейчас ясно, что все они глубоко затронуты люди».[206] В 2012 году Виноградов сказал то же самое: «Вы говорите о правозащитниках? Большинство из них - просто нездоровые люди, я с ними разговаривал. Что касается генерала-диссидента Григоренко, то я его тоже видел, держал под наблюдением, отмечал странности. его мышления. Но в конце концов ему разрешили уехать за границу, как вы знаете ... Кто? Буковский? Я разговаривал с ним, и он совершенно сумасшедший персонаж. Но ему тоже разрешили выехать за границу! Понимаете, права человека активисты - это люди, которые из-за своей психической патологии не могут сдерживать себя в рамках стандартов общества, и Запад поощряет их неспособность сделать это ».[207] В том же году он предложил восстановить советский закон о психическом здоровье и сказал, что он «никогда не использовался для политических преследований». Правозащитники, утверждающие, что это так, по словам Виноградова, «не очень психически здоровы».[208]

Российский психиатр Федор Кондратьев не только отрицал обвинения в том, что он когда-либо лично участвовал в советских злоупотреблениях психиатрией; он публично заявил, что сама концепция существования «карательной психиатрии» советской эпохи была не более чем «фантазией [вымысел] тех самых людей, которые теперь защищают тоталитарные секты. Это клевета, которая была [ранее] использовался в антисоветских целях, но теперь используется в антироссийских целях ».[209] Он говорит, что были попытки использовать психиатрию в политических целях, но не было массового психиатрического террора, он называет утверждения о терроре пропагандистским оружием активистов холодной войны.[3] В качестве Александр Подрабинек Как пишет, психиатры карательного призыва, а именно Кондратьев, относительно равнодушно относятся к возмущению общественности незаконным использованием психиатрии как в советское время, так и сейчас, они не замечают эту публику, позволяя себе игнорировать любое непрофессиональное мнение.[210] В ответ на статью Подрабинека Кондратьев возбудил иск против Подрабинека по Гражданский кодекс РФ Статья 152 о защите чести, достоинства и деловой репутации.[211] По словам Валерия Краснова и Исаака Гуровича, официальные представители психиатрии, причастные к ее политическим злоупотреблениям, никогда не признавали беспочвенность своих диагнозов и действий.[212] Отсутствие признания и анализа допущенных ошибок бросало тень на всех психиатров в СССР и, особенно, в России.[212] Как пишет российско-американский историк Георгий Чернявский, после падения коммунистического режима, как бы некоторые психиатры ни опрокидывались назад, с пеной у рта по сей день, заявляя, что их оклеветали, что они не ставили диагнозы-приговоры диссидентам, или что, по крайней мере, эти случаи были единичными и никак не связанными с их личной деятельностью, как бы врачи, если можно так их назвать, пытаются опровергнуть сотни, если не тысячи реальных фактов, это невозможно.[213]

В 2004 году Савенко заявил, что принятый закон о государственной экспертизе и введение профессии судебно-психиатрического эксперта фактически уничтожили состязательную экспертизу и что Центр им. Сербского превратился в полноправного монополиста судебной экспертизы, которой он никогда не подвергался. Советская власть.[214] Раньше суд мог включать любого психиатра в экспертную комиссию, но теперь суд выбирает только экспертное учреждение.[214] Эксперт имеет право участвовать только в комиссиях, в которые он входит руководителем своего экспертного учреждения, и может получить квалификационный аттестат эксперта только после трех лет работы в государственном экспертном учреждении.[214] Директор Центра им. Сербского Дмитриева одновременно возглавляла единственное в стране отделение судебной психиатрии, расположенное в ее Центре.[214] Такой монополии еще ни у кого не было.[214]

По словам Савенко, Центр Сербского давно трудится над легализацией своего монопольного положения главного экспертного учреждения страны.[215] Амбиции и вседозволенность, которые из-за близости к власти позволяют Центру Сербского связаться по телефону с судьями и объяснить им, кто есть кто и что является руководством, хотя сами судьи это уже усвоили, - оказался значительным падением уровня экспертных заключений по многим позициям.[215] Такое падение было неизбежным и предсказуемым в контексте усилий Центра Сербского по устранению враждебного характера экспертных заключений сторон, а затем по максимальному снижению роли специалиста как рецензента и критика представленного экспертного заключения, а также по легализации положение дел.[215] Любовь Виноградова считает, что права пациентов постоянно ущемляются, поскольку независимые эксперты теперь исключены из процессов, не могут выступать в суде и ничего не могут сделать против государственных экспертов.[174]

28 мая 2009 года Юрий Савенко написал тогдашнему Президент Российской Федерации Дмитрий Медведев ан Открой письмо, в котором Савенко просил Медведева подчиниться Государственная Дума Законопроект, подготовленный Независимой психиатрической ассоциацией России для решения проблемы резкого падения уровня судебно-психиатрических экспертиз, которое Савенко объяснил отсутствием конкуренции внутри сектора и его растущей национализацией.[216] В открытом письме говорится, что уровень экспертных заключений упал до такой степени, что зачастую дело не только в отсутствии целых разделов отчета, даже таких как обоснование его выводов, но и не только в грубом противоречии. о своих выводах в описательный раздел отчета, но часто речь идет о конкретных заявлениях, которые настолько противоречат общепринятым научным терминам, что возникают сомнения в бескорыстии экспертов.[216] Согласно письму, суды в нарушение процессуальных норм не анализируют заключение экспертизы, ее согласованность и непротиворечивость во всех частях, не проверяют заключения экспертов на их точность, полноту и объективность.[216]

15 июня 2009 года рабочая группа под председательством директора Сербского центра Татьяны Дмитриевой прислала Верховный Суд Российской Федерации совместное заявление, целью которого было признать незаконным обжалование заключений судебно-медицинских экспертов государственных экспертных учреждений и запретить судам принимать иски, поданные для обжалования заключений.[215] Причина выдвинутого предложения заключалась в том, что апелляции на заключения экспертов якобы подавались «без учета объема дела» и что обжаловать заключение экспертизы необходимо «только вместе с приговором».[215] Иными словами, по словам Юрия Савенко, все профессиональные ошибки и упущения преподносятся как неприкосновенные в силу того, что они были прописаны в приговоре.[215] Это цинизм административного ресурса, цинизм власти, - говорит он.[215]

Проект обращения в Верховный Суд РФ рассмотрен в докладе «Актуальные правовые вопросы, связанные с судебно-психиатрической экспертизой» Елена Щукина и Сергей Шишков[217] акцентирование внимания на недопустимости обжалования заключения экспертизы вне зависимости от объема оцениваемого дела.[215] Говоря об обжаловании «отчетов», авторы газеты, по словам адвоката Дмитрий Бартенев, ошибочно отождествлять отчеты с действиями экспертов (или экспертного учреждения) и обосновывать невозможность «параллельной» экспертизы и оценки действий экспертов вне зависимости от масштаба оцениваемого дела.[215] Такой вывод авторов выглядит явно ошибочным, поскольку злоупотребление экспертами правами и законными интересами граждан, в том числе участников судебного процесса, конечно, может быть предметом отдельной апелляции.[215]

Согласно предупреждению, сделанному в 2010 году Юрием Савенко на том же съезде, проф. Анатолий Смулевич, автор монографий Проблема Паранойи (Проблема паранойи) (1972 г.) и Малопрогредиентная шизофрения (Непрерывная вялотекущая шизофрения) (1987), который внес свой вклад в гипердиагностику «вялой шизофрении», снова начал играть ту же роль, что и раньше.[172] В последнее время под его влиянием терапевты стали широко использовать антидепрессанты и нейролептики но часто в неадекватных случаях и в несоответствующих дозах, без консультации с психиатром.[218] Эта ситуация открыла огромный новый рынок для фармацевтические фирмы, с их неограниченными возможностями и потоком душевнобольных к терапевтам.[172] Смулевич основывает диагноз продолжительной вялой шизофрении, в частности, на внешности и образе жизни, и подчеркивает, что в картине негативных изменений на первый план выходит контраст между сохранением умственной активности (а иногда и довольно высокой работоспособности) и манерностью, необычностью образа жизни. внешний вид и весь образ жизни.[219]

Согласно комментарию Независимой психиатрической ассоциации России к тексту 2007 года Владимира Ротштейна, доктора школы Снежневского, пациентов с манией реформизма в психиатрических стационарах достаточно для принудительного лечения.[112] В 2012 году иллюзия реформизма упоминалась как симптом психического расстройства в Психиатрия. Национальное руководство редактировали Татьяна Дмитриева, Валерий Краснов, Николай Незнанов, Валентин Семке и Александр Тиганов.[220] В том же году Владимир Пашковский в своей статье сообщил, что из 300 пациентов он диагностировал иллюзию реформы.[221] Как российский социолог Александр Тарасов отмечает, что вы будете лечиться в больнице, чтобы вы и все ваши знакомые навсегда узнали, что только такие люди, как Анатолий Чубайс или же Герман Греф можно заняться реформированием в нашей стране; и вы страдаете «синдромом тяжбы», если дополнительно написали в столицу жалобы, которые могут быть написаны только надзорным органом или юристом.[222]

По словам доктора юридических наук Владимира Овчинского, различия в заключениях судебно-психиатрической экспертизы разительны.[223] Например, в некоторых регионах России от 8 до 9 процентов всех испытуемых признаны вменяемыми; в других регионах до 75% всех экзаменуемых признаны вменяемыми.[223] В некоторых регионах шизофрениками признаны менее 2 процентов испытуемых; в других регионах до 80 процентов испытуемых объявлены шизофрениками.[223]

В апреле 1995 года Государственная Дума рассмотрела первый проект закона, который учреждает Государственную медицинскую комиссию с психиатром для подтверждения компетенции президента, премьер-министра и высших федеральных политических чиновников выполнять свои обязанности.[224] В 2002 году украинский психиатр Ада Коротенко заявила, что сегодня был поднят вопрос об использовании психиатрии для сведения политических счетов и установления психиатрического контроля над людьми, борющимися за власть в стране.[225] По ее словам, очевидно, что найдутся сторонники возможности создания такого фильтра, но стоит ли заменять выборы медицинскими заключениями экспертов?[225] В 2003 году предложение об использовании психиатрии для предотвращения и увольнения чиновников с занимаемых должностей было поддержано Александр Подрабинек, автор книги Карательная медицина,[226] 265-страничная монография, посвященная политическим злоупотреблениям психиатрией в Советском Союзе.[227] Он предложил, чтобы люди, которые стремятся к высоким постам или баллотируются в законодательные органы, должны принести из психиатрического диспансера справку о том, что они не находятся в психиатрическом реестре и должны быть подвергнуты психиатрической экспертизе в случае ненадлежащего поведения.[228] Обеспокоенные проблемой, власти постановили, что Российский Закон о психическом здоровье не должны применяться к высшим должностным лицам и судебным органам на том основании, что они наделены парламентский или же судебный иммунитет.[229] Психиатр, нарушивший это правило, может быть лишен диплома и приговорен к лишению свободы.[230] В 2011 году российские психиатры снова попытались продвинуть идею о том, что выраженное стремление к власти само по себе может быть отнесено к психопатическим симптомам и что есть статистика о 60 процентах нынешних лидеров государств, страдающих различными формами психических отклонений.[231]

Документы и воспоминания

Доказательства злоупотребления психиатрией в политических целях в Советском Союзе были задокументированы в ряде статей и книг.[232] Несколько национальных психиатрических ассоциаций изучили эту документацию и отреагировали на нее.[232]

В широко известных источниках, в том числе в опубликованных и письменных воспоминаниях жертв психиатрического произвола, сообщается о моральных и физических страданиях, пережитых пострадавшими в специальных психиатрических больницах СССР.[233]

Самиздат документация

В августе 1969 г. Наталья Горбаневская завершенный Полдень («Полдень»), ее книга по делу о демонстрации 25 августа 1968 г. на Красной площади.[234] и начал распространять его в самиздат.[235] Он был переведен на английский и опубликован под названием Красная площадь в полдень.[236] Части книги описывают специальные психиатрические больницы и психиатрические экспертизы диссидентов. В книгу вошла статья Петра Григоренко «О специальных психиатрических больницах», написанная в 1968 году.[237][238]

В 1971 году братья-близнецы Жорес Медведев и Рой Медведев опубликовали в Лондоне свой совместный отчет о заключении Жореса в психиатрическую больницу и советской практике диагностирования политических оппозиционеров как психически больных в Лондоне на английском языке. Вопрос безумия: репрессии со стороны психиатрии в Советском Союзе и русский (Кто безумен? "Кто сумасшедший") издания.[239]

Юрия Мальцева Репортаж из сумасшедшего дома, его мемуары на русском языке ("Репортаж из сумасшедшего дома") были изданы нью-йоркским Новый журнал издательство 1974г.[240]

В 1975 г. вышла статья «Мои пять лет в психиатрических больницах». Виктор Файнберг, который эмигрировал во Францию ​​годом ранее после четырех лет в Ленинградской специальной психиатрической больнице.[241]

В 1976 г. Виктор Некипелов опубликовано в самиздат его книга Институт дураков: заметки об институте Сербского[242] документирует свой личный опыт во время двухмесячного экзамена в Институте Сербского в Москве.[243] В 1980 году книга была переведена и издана на английском языке.[244] Книга впервые была издана в России в 2005 году.[245]

Профессиональные ассоциации и правозащитные группы

Различные документы и отчеты были опубликованы в Информационный бюллетень Рабочей комиссии по злоупотреблению психиатрией в политических целях и распространено в самиздатском периодическом издании. Хроника текущих событий.[246] Другими источниками были документы Московская Хельсинкская Группа и в книгах Александра Подрабинека (Карательная медицина, 1979)[247] Анатолий Прокопенко (Безумная психиатрия, 1997, "Безумная психитрия") по[248] и Владимир Буковский (Решение в Москве, 1994).[249] К ним можно добавить Советская психиатрия - заблуждения и фантастика Ада Коротенко и Наталья Аликина ("Советская психиатрия. Заблуждения и умысел")[250] и Казненный безумием, 1971 («Казнимые сумасшествием»).[251]

В 1972, 1975, 1976, 1984 и 1988 гг. Типография правительства США опубликовал документы о политическом злоупотреблении психиатрией в Советском Союзе.[252]

С 1987 по 1991 гг. Международная ассоциация политического использования психиатрии (IAPUP) опубликовал сорок два тома Документы о политическом злоупотреблении психиатрией в СССР.[253] Сегодня они сохранены Библиотеки Колумбийского университета в архивном фонде под названием ЧеловекЗаписи о правах человека: Helsinki Watch, 1952–2003, Серия VII: Файлы Криса Панико, 1979–1992, СССР, Психиатрия, Международная ассоциация по политическому использованию психиатрии, Блок 16, Папка 5–8 (английская версия) и Блок 16, Папка 9–11 (Русская версия).[254]

В 1992 г. Британская медицинская ассоциация опубликовал некоторые документы по этой теме в Преданная медицина: участие врачей в нарушениях прав человека.[255]

Воспоминания

В 1978 году книга Возвращаюсь Ветер ... (И ветер возвращается ...) Владимира Буковского, описывающего диссидентское движение, его борьбу или свободу, методы работы с инакомыслящими и десятки лет, проведенных Буковским в советских трудовых лагерях, тюрьмах и психиатрических больницах.[256] а затем переведен на английский под названием Чтобы построить замок: моя жизнь несогласного.[257]

В 1979 году Леонид Плющ опубликовал свою книгу. На Карнавале Истории (На карнавале истории), в которой он описал, как он и другие диссиденты были помещены в психиатрические больницы.[258] В том же году книга была переведена на английский язык под названием Исторический карнавал: автобиография диссидента.[259]

В 1980 году вышла книга Юрия Белова. Размышления не только о Сычовке: Рославль 1978 (Размышления не только о Сычовке: Рославль 1978) был опубликован.[260]

В 1981 году Петр Григоренко опубликовал свои воспоминания. В Подполье Можно Встретить Толко Крыс (В метро можно встретить только крыс), который включал рассказ о его психиатрических обследованиях и госпитализации.[261] В 1982 году книга была переведена на английский язык под названием Воспоминания.[262]

В 1982 году советский философ Петр Абовин-Егидес опубликовал статью «Паралогизмы полицейской психиатрии и их отношение с медицинской этикой».[263]

В 1983 г. Евгений Николаев книга Предыдущие Гиппократа (Предатели Гиппократа), при переводе с русского на немецкий под заголовком Gehirnwäsche в Москве (Промывание мозгов в Москве), впервые вышел в München и рассказал о психиатрическом заключении его автора по политическим мотивам.[264] В 1984 году книга под первоначальным названием была впервые опубликована на русском языке, на котором она изначально была написана.[265]

В 1983 году Юрий Ветохин опубликовал свои воспоминания. Склонен к Побегу[266] переведен на английский под названием Склонен к побегу в 1986 г.[267]

В 1987 году Роберт ван Форен опубликовал свою книгу. Корягин: Человек, борющийся за человеческое достоинство рассказывает о психиатре Анатолии Корягине, который сопротивлялся политическому злоупотреблению психиатрией в Советском Союзе.[268]

В 1988 г. Репортаж из Ниоткуда (Репортаж из ниоткуда) Виктора Рафальского.[269] В публикации он описал свое пребывание в советских психиатрических больницах.[270]

В 1993 г. Валерия Новодворская опубликовала свой сборник сочинений По Ту Сторону Отчаяния (За гранью отчаяния), в котором она находилась в тюремной психиатрической больнице в г. Казань был описан.[271]

В 1996 году Владимир Буковский опубликовал свою книгу. Московский Процесс (Московский процесс), содержащий отчет о развитии карательной психиатрии на основе документов, которые были представлены и рассмотрены Политбюро ЦК Коммунистической партии Советского Союза.[272] Книга была переведена на английский язык в 1998 году под названием Расплата с Москвой: Нюрнбергский процесс для советских агентов и западных попутчиков.[273]

В 2001, Николай Куприянов опубликовал свою книгу ГУЛАГ-2-СН[274] предисловие к которому Анатолий Собчак, охватывает репрессивную психиатрию в Советская Армия, и рассказывает об издевательствах над Куприяновым в психиатрических отделениях Госпиталь Северного флота и Кировская военно-медицинская академия.[275]

В 2002 г. Санкт-Петербургский судебный психиатр. Владимир Пшизов опубликовал свою книгу Синдром Замкнутого Пространства (Синдром замкнутого пространства) с описанием госпитализации Виктора Файнберга.[276]

В 2003 году книга Моя Судба и Моя Борба против Психиатрова (Моя судьба и моя борьба с психиатрами) был опубликован Анатолием Серовым, который до помещения в психиатрическую больницу работал ведущим инженером-конструктором.[277]

В 2010, Александр Шатравка опубликовал свою книгу Побег из Рая (Побег из рая), в котором он описал, как его и его товарищей поймали после того, как они незаконно пересекли границу между Финляндия и Советский Союз, чтобы сбежать из последней страны и, в результате, были заключены в советские психиатрические больницы и тюрьмы.[278] В своей книге он также описал методы жестокого обращения с заключенными в учреждениях.[278]

В 2012 году жена советского диссидента и верующего Владимира Хайло издала свою книгу. Подвергается жестокому преследованию.[279]

2014 увидел книгу Жа Жолтой Стеной (За желтой стеной) к Александр Август, бывший заключенный советских психиатрических больниц, который в своей книге описывает более широкий круг их обитателей, чем это обычно делается в литературе по данному вопросу.[280]

Литературные произведения

В 1965 г. Валерий Тарсис опубликовал на Западе свою книгу Палата 7: автобиографический роман[281] основан на собственном опыте 1963–1964 годов, когда он находился в московской психиатрической больнице имени Кащенко по политическим мотивам.[282] Книга стала первым литературным произведением, посвященным злоупотреблениям советскими властями психиатрии.[283]

В 1968 году русский поэт Иосиф Бродский написал Горбунов и Горчаков, поэма на сорок страниц из тринадцати песен, состоящая из длительных разговоров между двумя пациентами советской психиатрической тюрьмы, а также между каждым из них по отдельности и допрашивающими психиатрами.[284] Темы варьируются от вкуса капусты, поданной на ужин, до смысла жизни и судьбы России.[284] Поэму перевел на английский Гарри Томас.[284] Опыт, лежащий в основе Горбунов и Горчаков был сформирован двумя периодами Бродского в психиатрических учреждениях.[285]

В 1977 году британский драматург Том Стоппард написал пьесу Каждый хороший мальчик заслуживает благосклонности в котором критиковалась советская практика рассмотрения политического диссидентства как формы психического заболевания.[286] Спектакль посвящен Виктору Файнбергу и Владимир Буковский, двое советских диссидентов высланы на Запад.[287]

В романе 1983 года Firefox не работает к Крейг Томас, захваченный в плен американский пилот Митчелл Гант содержится в психиатрической клинике КГБ, «связанной с Институтом Сербского», где его накачивают наркотиками и допрашивают, чтобы заставить его раскрыть местонахождение Fire Fox самолет, который он угнал и вылетел из России.[288]

Документальные фильмы

Использование психиатрии в политических целях в СССР обсуждалось в нескольких телевизионных документальных фильмах:

Смотрите также

Рекомендации

  1. ^ BMA 1992, п. 66; Бонни 2002; Финкенауэр 1995, п. 52; Гершман 1984; Хельмхен и Сарториус 2010, п. 490; Кнапп 2007, п. 406; Катчинс и Кирк 1997, п. 293; Лиль 2010, п. 47; Мерски 1978; Общество международного развития 1984, п. 19; GPO США (1972, 1975, 1976, 1984, 1988 ); Ворен (2002, 2010a, 2013a )
  2. ^ Блох и Реддэуэй 1977, п. 425; Вестник УПА 2013
  3. ^ а б c d е ж грамм Кондратьев 2010, п. 181.
  4. ^ Короленко и Дмитриева 2000, п. 17.
  5. ^ См Владимира Буковского, Решение в Москве (ожидается весной 2016 г.), Глава 3, Назад в будущее: «Депортация или дурдом»,
  6. ^ Короленко и Дмитриева 2000, п. 15.
  7. ^ Ковалев 2007.
  8. ^ Отчет делегации США 1989 г., п. 26; Отчет делегации США (русский перевод) 2009 г., п. 93
  9. ^ а б c d е ж грамм час я j k л м Угрин, Глузман и Дратку 2006.
  10. ^ Чодофф 1985.
  11. ^ Поспиловский 1988, стр. 36, 140, 156, 178–181.
  12. ^ Защита и продвижение религиозных прав в Восточной Европе и Советском Союзе: слушания в Комитете по международным отношениям Сената США, Девяносто восьмой Конгресс, вторая сессия, 12 июня 1984 г.. Комитет Сената Конгресса США по международным отношениям. 1984. с. 30.
  13. ^ Мюррей 1983.
  14. ^ Глузман (2009a, 2013a ); Ворен 2013a, п. 8; Феденко 2009; см. некоторые документы в Пожаров 1999; Советский архив 1970
  15. ^ Дмитриева 2002; Пшизов 2006, п. 73
  16. ^ Ворен 2013a, стр. 16–18; Пиетикяйнен 2015, п. 280
  17. ^ НПЗ 2005.
  18. ^ Ворен 2010a; Хельмхен и Сарториус 2010, п. 491
  19. ^ а б c d е ж грамм час я j k Глузман (2009b, 2010a )
  20. ^ Абуэллей и Бингем 2014; Блох и Реддэуэй 1985, п. 189; Кадаркай 1982, п. 205; Коротенко и Аликина 2002, п. 260; Лакер 1980, п. 26; Манро 2002a, п. 179; Пиетикяйнен 2015, п. 280; Риджали 2009, п. 395; Смитис 1973; Ворен (2010b, п. 95, 2013b ); Рабочая группа по помещению несогласных в психиатрические больницы 1983 г., п. 1
  21. ^ Адлер и Глузман 1993; Amnesty International 1991, стр. 9, 64; Болл и Фарр 1984, п. 258; Бебчук, Смирнова, Хайретдинов 2012; Бринтлингер и Виницкий 2007, стр. 292, 293, 294; Дмитриева 2001, стр. 84, 108; Фараоне 1982; Федор 2011, п. 177; Годсе 2011, п. 422; Григоренко, Рузгис и Штернберг, 1997 г., п. 72; Гушанский 2005, п. 35; Хорват 2014; Иоффе 1984; Кекелидзе 2013б; Хворостянов и Элиас 2015; Коротенко и Аликина 2002, стр. 7, 47, 60, 67, 77, 259, 291; Корягин (1988, 1989 ); Ковалев 2007; Леонтьев 2010; Магалиф 2010; Подрабинек 1980, стр. 10, 57, 136; Пуховский 2001, стр. 243, 252; Савенко (2005a, 2005b ); Шмидт и Щурко 2014; Сас (2004, 2006 ); Отчет делегации США 1989 г., п. 48; Виталиев 1991, п. 148; Ворен и Блох 1989, стр. 92, 95, 98; Запад и зеленый 1997, п. 226; ЗИЛ 1985
  22. ^ Подрабинек 1980, п. 63.
  23. ^ а б c Савенко 2005а.
  24. ^ Бонни 2002; US GPO 1984, п. 5; Фараоне 1982
  25. ^ Запад и зеленый 1997, п. 226; Алексеев 1976; US GPO 1984, п. 101
  26. ^ Блох и Реддэуэй 1977, п. 425.
  27. ^ а б BMA 1992, п. 65.
  28. ^ Мальтеруд и Хунскаар, 2002 г., п. 94.
  29. ^ BMA 1992, п. 66.
  30. ^ а б c Лайонс и О'Мэлли 2002.
  31. ^ Семпл и Смит 2013, п. 6.
  32. ^ а б Metzl 2010, п. 14.
  33. ^ Нолл 2007, п. 3.
  34. ^ Матвеевич 2004, п. 32.
  35. ^ Охота 1998, п. xii.
  36. ^ Хроника текущих событий № 10 от 31 октября 1969 г. - 10.10 «Казанская специальная психиатрическая больница».
  37. ^ Бирштейн 2004.
  38. ^ Бринтлингер и Виницкий 2007, п. 292.
  39. ^ а б c d е ж грамм час Кнапп 2007, п. 402.
  40. ^ Хельмхен и Сарториус 2010, п. 495.
  41. ^ Василенко 2004 г., п. 29; Черносвитов 2002, п. 50
  42. ^ Кёкенс и Ворен 2007.
  43. ^ а б c d Григоренко, Рузгис и Штернберг, 1997 г., п. 72.
  44. ^ а б c d Демина 2008.
  45. ^ Лакриц 2009.
  46. ^ а б c d е ж грамм час я Лаврецкий 1998, п. 540.
  47. ^ Савенко 2009а.
  48. ^ Ворен 2010b, п. 101.
  49. ^ Хельмхен и Сарториус 2010, п. 494.
  50. ^ Венховен, Юинг и Саменлевинген 1975, п. 30.
  51. ^ Саган и Йонсен 1976.
  52. ^ Катона и Робертсон 2005, п. 77.
  53. ^ а б c d Райх 1983 г..
  54. ^ Тобин 2013.
  55. ^ а б c d е ж грамм час я j k Ворен 2010a.
  56. ^ Park et al. 2014 г..
  57. ^ Стяжкин 1992 г., п. 66.
  58. ^ Коротенко и Аликина 2002, п. 19.
  59. ^ Коротенко и Аликина 2002, п. 18.
  60. ^ а б Хили 2011.
  61. ^ а б Камень 1985, п. 8.
  62. ^ а б c Камень 2002.
  63. ^ Глузман 2013c.
  64. ^ Камень 1985, п. 11.
  65. ^ Владимир Буковский, Jugement a Moscou, Роберт Лаффон: Париж, 1996, "Le Goulag Psychiatrique", с. 190.
  66. ^ Ворен 2013a, п. 4.
  67. ^ Ворен 2013a, п. 8.
  68. ^ Блох и Реддэуэй 1985 С. 187–188.
  69. ^ Роер 1983, п. 52.
  70. ^ а б Nuti 2009, п. 29.
  71. ^ Альбац 1995, п. 177.
  72. ^ а б Андрей и Митрохин 1999, п. 7.
  73. ^ Ламбелет 1989.
  74. ^ Альбаты 1995, п. 177Лютый 2014
  75. ^ "Буковский архив, 22 января 1970 г. (Pb 151 / XIII)". Архивировано из оригинал 5 октября 2016 г.. Получено 6 июля 2016.
  76. ^ Кондратьев 2010, п. 176.
  77. ^ Коротенко и Аликина 2002, п. 42.
  78. ^ Тиганов 1999, п. 333.
  79. ^ "Буковский архив, 22 февраля 1972 г. (ул. 31/19)". Архивировано из оригинал 13 октября 2016 г.. Получено 7 июля 2016.
  80. ^ а б Блох и Реддэуэй 1977, п. 47.
  81. ^ а б c d е Венховен, Юинг и Саменлевинген 1975, п. 28.
  82. ^ Хроника текущих событий № 12, 28 февраля 1970 г. - 12.2 «Суд над П. Г. Григоренко», ЦКВ № 13, 28 апреля 1970 г. - 13.8 «Суд над Иваном Яхимовичем и другие процессы», ЦКВ № 15, 31 августа 1970 г. - 15.1 «Суд над Натальей. Горбаневская ».
  83. ^ Коротенко и Аликина 2002, п. 41.
  84. ^ а б c Коротенко и Аликина 2002, п. 30.
  85. ^ Шульц 2011, п. 19.
  86. ^ Коротенко и Аликина 2002, п. 78.
  87. ^ Эпплбаум 2003, п. 549.
  88. ^ Блох 1978.
  89. ^ Фернандо 2003, п. 160.
  90. ^ а б Блох и Реддэуэй 1985, п. 30.
  91. ^ Блох и Реддэуэй 1985, п. 31.
  92. ^ а б Блох и Реддэуэй 1985, п. 32.
  93. ^ Блох и Реддэуэй 1985, п. 33.
  94. ^ Финлейсон 1987.
  95. ^ а б Бабурин 2004.
  96. ^ а б Агамиров 2005.
  97. ^ Прокопенко 1997 г., п. 154.
  98. ^ Прокопенко 2005, п. 187.
  99. ^ а б c d е Адлер и Глузман 1992 г..
  100. ^ Лунеев 2005, п. 373.
  101. ^ а б c Лунеев 2005, п. 378.
  102. ^ а б c d е ж грамм час я j k л м п о п q р Гушанский (1999, 2010a )
  103. ^ Хили 2014.
  104. ^ а б Глузман 2013а.
  105. ^ а б Глузман 2009а.
  106. ^ Собчак 2005, стр. 6–7.
  107. ^ а б c Ворен 2009b.
  108. ^ а б c d е ж Гушанский 2005, п. 34.
  109. ^ Гушанский 2005, п. 33.
  110. ^ Комиссия по реабилитации жертв 2000 г..
  111. ^ Республика Аризона 1988; Прокопенко (1997, п. 159, 2005, п. 191); Schodolski 1989; Сас 1998, п. 196; Тарасов 2006; США GPO 1988, п. 28; Василенко 2004 г., п. 34
  112. ^ а б НПЗ 2007b.
  113. ^ Асриянц 2009 г..
  114. ^ Савенко 2007б.
  115. ^ Буянов 1993, п. 191.
  116. ^ Корягин 1990.
  117. ^ Лапшин 2003 г..
  118. ^ Савенко (2005a, 2009b )
  119. ^ а б Гостин 1986.
  120. ^ Блох и Реддэуэй 1977, п. 29.
  121. ^ Моран 2010.
  122. ^ Сарториус 2010.
  123. ^ а б Regier 2011, п. 75.
  124. ^ Данилин 2008.
  125. ^ а б c Нуллер 2008, п. 17.
  126. ^ а б c d е Нуллер 2008, п. 18.
  127. ^ Глузман 2012, п. xxvii.
  128. ^ Перлин 2006.
  129. ^ Фуко и Крицман 1990, п. 182.
  130. ^ Тейлор 2008, п. 129.
  131. ^ Фернандо, Ндегва и Уилсон, 1998 г., п. 37.
  132. ^ а б c d е ж Фуко, Лапланш и Бадентер (1977, 1989, п. 168, 2006, стр. 62–63).
  133. ^ а б Фуко, Лапланш и Бадентер (1977, 1989, п. 169, г. 2006, стр. 62–63).
  134. ^ а б c Робичер 1980 С. 326–327.
  135. ^ а б Блох и Реддэуэй 1985, п. 40.
  136. ^ а б c d е ж грамм час я j Пехтерев 2013.
  137. ^ а б c d Ворен 2013c.
  138. ^ а б c d Trehub 2013; Закал 2013
  139. ^ Коротенко и Аликина 2002, п. 46.
  140. ^ а б Кондратьев 2010, п. 178.
  141. ^ Кондратьев 2010, п. 180.
  142. ^ Кондратьев 2010, п. 182.
  143. ^ а б c Валович 2003.
  144. ^ Коротенко и Аликина 2002, п. 77.
  145. ^ а б c d Коротенко и Аликина 2002, п. 47.
  146. ^ Хельмхен 2013.
  147. ^ Леонтьев 2010.
  148. ^ Фулфорд, Смирнов и Сноу 1993.
  149. ^ Adshead 2003; Сас (1965, 1971, 1977, 1978a, 1978b, 1987 )
  150. ^ а б c d Сас 1994.
  151. ^ а б c Сас 2001, п. 497.
  152. ^ а б Госден 2001, п. 220; Сас 1994
  153. ^ а б c d Сас 1978a.
  154. ^ а б Костиган 2004, п. 17.
  155. ^ Робертсон и Уолтер, 2013 г., п. 86.
  156. ^ а б c Adshead 2003.
  157. ^ а б c d Гушанский 2010б.
  158. ^ Давидофф 2013.
  159. ^ Родригес 2007.
  160. ^ Альтшулер 2005, п. 61.
  161. ^ а б НПЗ 2004.
  162. ^ Ворен и Блох 1989, п. 13.
  163. ^ Блох 1997.
  164. ^ а б c d Гушанский 2000.
  165. ^ а б Питерс 2014.
  166. ^ Соколов 2007 г.; Пасько 2007
  167. ^ Савенко 2012.
  168. ^ а б c d е Ворен 2010b, п. 476.
  169. ^ Иванова 1992.
  170. ^ а б c d Ворен 2010b, п. 477.
  171. ^ а б Ворен 2013a, п. 24.
  172. ^ а б c d Савенко 2010.
  173. ^ а б Гушанский 2010c.
  174. ^ а б c Кларк 2014.
  175. ^ Бонни 2002.
  176. ^ Мундт, Франчишкович и Гурович 2012.
  177. ^ а б c d Дженкинс, Ланкашир и Макдэйд 2007.
  178. ^ а б c d е ж грамм час я j k л м Савенко и Перехов 2014.
  179. ^ а б Reiter 2013.
  180. ^ НПЗ 2008.
  181. ^ а б Виноградова 2014, п. 170.
  182. ^ Глузман пресс-конференция 2008 г..
  183. ^ а б c d е ж грамм час Глузман 2013б.
  184. ^ а б c d е ж грамм Глузман 2013г.
  185. ^ Доринская 2014, п. 37.
  186. ^ Кекелидзе 2013а.
  187. ^ Савенко и Виноградова 2005.
  188. ^ а б c d е Ворен 2009a, п. 188.
  189. ^ Светова 2007.
  190. ^ а б Савенко 2004б.
  191. ^ Савенко 2004б; Светова 2007
  192. ^ Горелик 2003; Савенко 2004б
  193. ^ а б Бломфилд 2007b.
  194. ^ Глассер 2002.
  195. ^ а б Агамиров 2007.
  196. ^ US GPO 1984, п. 74.
  197. ^ Манро 2002b.
  198. ^ а б Камень (1984, 1985, п. 72, 2008 )
  199. ^ а б c d е ж Пшизов 2006.
  200. ^ расширение аббревиатуры: организатор партийной группы
  201. ^ а б c d е ж Поляковская и Горелик 2013.
  202. ^ а б Ворен 2012.
  203. ^ Дадли, Силов и Гейл 2012, п. 237.
  204. ^ а б Выжутович 2011.
  205. ^ Смулевич и Морозов 2014.
  206. ^ а б Савенко 2007а.
  207. ^ Мишина 2012.
  208. ^ RSN 2012; НГ 2012
  209. ^ Федор 2011, п. 177.
  210. ^ Подрабинек 2014.
  211. ^ Кондратьев 2014.
  212. ^ а б Краснов и Гурович 2012.
  213. ^ Чернявский 2005, п. 9–10.
  214. ^ а б c d е Савенко 2004а.
  215. ^ а б c d е ж грамм час я j Савенко и Бартенев 2010.
  216. ^ а б c Савенко 2009c, п. 5–6.
  217. ^ Щукина и Шишков 2009, п. 24–28.
  218. ^ Савенко 2010, стр. 13–17.
  219. ^ Смулевич 2009 г..
  220. ^ Дмитриева, Краснов и Незнанов 2012, п. 322.
  221. ^ Пашковский 2012.
  222. ^ Тарасов 2006, п. 159.
  223. ^ а б c Овчинский 2010.
  224. ^ Бонни и Полубинская 1999.
  225. ^ а б Коротенко и Аликина 2002, п. 85.
  226. ^ Лютый 2014.
  227. ^ Скарнати 1980.
  228. ^ Горелик 2003.
  229. ^ Асриянц, Чернова 2010.
  230. ^ Асриянц, Чернова 2010; НПЗ 2007a
  231. ^ Мишина 2011.
  232. ^ а б Блох 1980.
  233. ^ Глузман 1991.
  234. ^ Горбаневская 1970а.
  235. ^ Хроника текущих событий № 9, 31 августа 1969 г. - 9.1 «Первая годовщина вторжения в Чехословакию».
  236. ^ Горбаневская 1970б.
  237. ^ Григоренко (1970a, п. 461–473, г. 1970b )
  238. ^ Хроника текущих событий № 11 от 31 декабря 1969 г. - 11.2 «П.Г. Григоренко о специальных психиатрических больницах».
  239. ^ Медведев и Медведев 1971 г..
  240. ^ Мальцев 1974.
  241. ^ Файнберг 1975.
  242. ^ Блох и Реддэуэй 1977, п. 147.
  243. ^ Йена 2008, п. 86.
  244. ^ Некипелов 1980.
  245. ^ Савенко 2005б; Некипелов 2005
  246. ^ Ворен 2010b, п. 148.
  247. ^ Подрабинек (1979, 1980 ); Бернштейн 1980
  248. ^ Прокопенко 1997 г..
  249. ^ Владимир Буковский, Jugement a Moscou: Un disident dans les archives, Роберт Лаффон: Париж, 1995.
  250. ^ Коротенко и Аликина 2002.
  251. ^ Артёмова, Рар и Славинский 1971.
  252. ^ GPO США (1972, 1975, 1976, 1984, 1988 )
  253. ^ Ворен 2010b, п. 490.
  254. ^ Хьюман Райтс Вотч 1952–2003 гг..
  255. ^ BMA 1992.
  256. ^ Буковский 1978а С. 172–198, 233–244, 314–343.
  257. ^ Буковский 1978b, стр. 194–223, 259–272, 355–391.
  258. ^ Плющ 1979а.
  259. ^ Плющ 1979б.
  260. ^ Белов 1980.
  261. ^ Григоренко 1981 С. 681–736.
  262. ^ Григоренко 1982.
  263. ^ Абовин-Егидес 1982.
  264. ^ Николаев 1983.
  265. ^ Николаев 1984.
  266. ^ Ветохкин 1983.
  267. ^ Ветохкин 1986.
  268. ^ Ворен 1987.
  269. ^ Коротенко и Аликина 2002, п. 219.
  270. ^ Рафальский 1995.
  271. ^ Новодворская 1993.
  272. ^ Буковский 1996, п. 144–160.
  273. ^ Буковский 1998.
  274. ^ Куприянов (2001, 2005 )
  275. ^ Дмитриев 2002.
  276. ^ Пшизов 2002.
  277. ^ Бабурин 2004; Серов 2003
  278. ^ а б Шатравка 2010.
  279. ^ Андреев 2012.
  280. ^ Август 2014 г..
  281. ^ Тарсис 1965.
  282. ^ Ворен 2010b, п. 140.
  283. ^ Марш 1986, п. 208.
  284. ^ а б c Баранчак 1990, п. 212.
  285. ^ Бринтлингер и Виницкий 2007, п. 90.
  286. ^ Биллингтон 2009; Полный обзор 2009 г.; Спенсер 2010; Национальный театр 2010; Франки 2008
  287. ^ Caute 2005, п. 359.
  288. ^ Томас 1983.
  289. ^ Они выбрали свободу 2013.
  290. ^ Тюремная психиатрия 2005.
  291. ^ Болтянская (2016a, 2016b )
  292. ^ Психиатрическая практика в Советском Союзе 1989 г..

Источники

Архивные источники

Правительственные публикации и официальные отчеты

Книги

Журнальные статьи и главы книг

Газеты

Сайты

Аудиовизуальные материалы

дальнейшее чтение